Вдобавок в разорённом краю стало совсем нечего есть.
И тогда Лёшек с Копытом решили повернуть на север. Ближе к тихому покамест рубежу Предславова княжества. Там, по слухам, было спокойно, богатые хутора вольготно рассыпались по холмистой равнине; ни одно из враждующих воинств туда пока что не заглядывало.
Вскоре местность вокруг и впрямь изменилась. Исчезли чёрные обугленные венцы и закопчённые печные трубы на месте сгоревших деревень; исчезли валяющиеся у обочин неприбранные, раздутые, разлагающиеся трупы; воздух сделался заметно чище, пожарища остались лишь над южным горизонтом, впереди синело приветливое ласковое небо.
В первом же хуторе, куда они сунулись, им повезло. Вернее, повезло Лёшеку и Копыту. Молодого мужика, замахнувшегося на них вилами, когда они с гиканьем ворвались во двор, Лёшек попросту застрелил, другого, постарше, Копыто свалил одним молодецким взмахом секиры, которую Хомка даже поднять бы не смог.
Визжали и выли женщины, ещё двое хуторян выскочили на грабителей с топорами, но одного из них вдруг огрел по затылку дрыном худо одетый тощий парень, а Хомка, больше от страха, чем от желания убивать, ткнул другого в шею своим бердышом.
После этого всё кончилось очень быстро. Копыто и Лёшек живо согнали вопящих баб и девок во двор – тощий парень помогал, несмотря на проклятия, которыми его осыпали хуторянки.
– Сюды, господине, сюды! Тута они гроши прячут, туточки! – орал парень, подпрыгивая и чуть ли не хватая Лёшека за рукав. – У‑ух, и посчитаюсь же я с ними! Не всё меня тиранить да батогами пластовать за малую провинность! Сюды, господине, здесь у них и рухлядь мягкая, и…
– Тихо ты! – оскалился Лёшек. – Чего суетишься, чего лебезишь?
– Дык, с вами уйти хочу! – в свою очередь, осклабился парень. Рожа у него была словно морда у бродячего пса перед собачьей свадьбой. – Вот покажу, где они всё прячут, и… вы ж меня возьмёте с собой, господине?
– А шо? И возьмём! – пробасил Копыто. – Парнишка прыткий. Эвон как того по башке‑то хлобыстнул!
– То хозяин был, – скрипнул зубами парень. – Лютости непомерной! Что ни день – то батоги! А уж по субботам – непременно, есть вина, нет ли! Ну ничего, сегодня мой день!
– Ты мне по нраву! – рыкнул Копыто. – Шо, позабавиться небось хочешь? С дочкой хозяйской? – Разбойник мотнул встрёпанной башкой в сторону рыдающей круглолицей девицы с длинной косой, одетой богаче других.
– Ага, – парень облизнул губы, – хочу. Ух, и отдеру ж я её!
– Добро, добро! А как звать‑то тебя, отдиральщик?
– Гасилом зови, господине!
– Гасило? Славное имечко, – одобрил бородатый разбойник. – А эт‑та, кого хрючить‑то собрался?
– Данка…
Упомянутая Данка дико, отчаянно верещала, пока гогочущие Копыто с Лёшеком сдирали с неё платье. Впрочем, ей это не помогло.
– А ты, Хомка? Которую хочешь? А? Которую?
Хомка замигал. Он уже ничего не хотел. Ему нужно было бежать. Бежать немедля. Голова кружилась, в глазах стоял кровавый туман. Он же никогда прежде не ходил «по‑мокрому»! Силы небесные, ну и влип же он!.. Будь ты проклят, Лёшек – или как там тебя по‑настоящему, по‑крестильному!
– Шо, паря, взбледнул? Ножки подкашиваются? – гаркнул Копыто, перекрывая визги распяленной Данки, над которой сосредоточенно трудился спустивший штаны до колен Гасило. – Давай, бери кого‑нить! А то подумаю, что ты не правильный вор, а подстражевая гнидка! А этих, если никто тебе не приглянулся, гони тогда в амбар! Двери подопри да огня высеки! Солома на крышах сухая, займётся быстро!
Хомка так и обмер.
И только тут заметил отчаянно подмигивавшую ему толстуху, дородную бабу, что называется, в самом соку.
«Меня», – прочитал Хомка по губам.
– Вот эту возьму, – громко проговорил он, стараясь, чтобы голос не дрожал.
– Ну, отменно. – Копыто ещё бросил взгляд на давящуюся криком привязанную к лавке Данку. – Я тоже счас выберу…
– И я! – не отставал Лёшек.
Дородная баба – впрочем, даже и не баба, молодка – сама вдруг схватила Хомку за руку и чуть не повисла на нём.
– Помоги, добрый молодец, – прошептала вдруг на ухо, приникая всем телом. – Я ж вижу… не по душе тебе людобойство… напрасно ты к ним пристал, думаешь, как сбежать… помоги, всеми богами молю, они ж нас не только снасильничают, это‑то ещё стерпеть можно, они и впрямь живьём всех сожгут! Мужиков уже перебили… Давай, на меня ложись, я тебе пособлю, только спаси! Дитяток невинных пожалей!
– Ну, валяй, Хомка! – глумливо крикнул Копыто, деловито обдирая истошно вопящую девку, совсем молоденькую, почти ещё девочку. – Ты, я вижу, бывалых предпочитаешь, попышней которые! Понимаю, понимаю. Ну, а мне малых подавай!..
Хомка сглотнул. Ему очень хотелось ткнуть Копыто бердышом в шею, но он боялся. Боялся так, что подгибались колени и тряслись руки.
Дородная молодка обхватила его за плечи и чуть ли не силой втащила на груду соломы. Легла, быстро задирая подол. Прижала Хомку к себе, быстро и горячо зашептала на ухо:
– Спаси, парень! Смилуйся! Не дай погибнуть! Ну пожа‑алуйста…
Голос её срывался.
Одуревший Хомка лежал на ней, не чувствуя вообще ничего, кроме острого желания сбежать, как можно скорее и как можно дальше, не видеть ничего, не слышать воплей и визгов насилуемых девушек, забыть, как сам ткнул человека острием бердыша.
– В амбаре вторая дверь есть, – шептала молодка. – Но заложена, забита, засов снаружи, завязан, изнутри не откроешь. За амбар зайди, верёвки разрежь, засов сдвинь. Тогда, коль нас туда загонят и крышу подпалят, мы выберемся. Выживем. Ну, пожалуйста, миленький, дорогой, а? Не бери ещё и такого греха на душу, а я уж тебя приласкаю… вот прямо сейчас… вперёд всего, значит…
Она была прямо под ним, несмотря ни на что, мягкая и тёплая, податливая; однако Хомкино мужское достоинство имело, похоже, обо всём творившемся своё собственное мнение и принимать хоть какое‑то участие в процессе отказывалось наотрез.
– Эй, паря, чё замер‑то, ровно в тебя кол вогнали? – заржал позади него Копыто. Судя по сменившемуся тембру визгов, разбойник принялся за новую жертву. – И девка твоя чё‑то молчит! То не дело! Я люблю, когда они дружно вопят все, чем больше, тем лучше! Давай, дери её, паря, коль ты и в самом деле правильный вор!
«Вор, – подумал Хомка отрешённо. – Игрок, шулер, обманщик. Но не убийца и не мучитель».
– Да, точно, Хомка! Ты, приятель, позеленел просто! – загоготал и Лёшек, слегка задыхаясь.
– Давай, не спи, вишь, душегубы эти уже в подозрениях! – зашипела молодка прямо в ухо Хомке. И вдруг громко застонала, заныла, взмолилась: – Ой‑ой‑ой, ну не на‑адо так… ай‑ой‑уй… Да давай же ты уже! – последнее было брошено по‑настоящему яростным шёпотом. – А то они и тебя не пожалеют! Гасило, мразь, сучёныш, предал…
Комментариев нет