Охотник

Куском битого стекла Гурон отпорол штанину у рабочих штанов неизвестного ему работяги, надел штанину на «копье», обрезками провода плотно обвязал один край на расстоянии сантиметров двадцати от заостренной части. В образовавшийся «карман» напихал килограмма три гвоздей и перебинтовал штанину сверху… осмотрел, прикинул на руке и остался доволен.

Потом он завел гак лебедки за внутренний запор ворот, осторожно вращая рукоятку-храповик: щелк-щелк – выбрал слабину троса. Напоследок Гурон изготовил «руку» – надел на кусок доски рваную перчатку, набил ее тряпьем и надежно привязал… вот, собственно, все и готово. Теперь можно отдохнуть. Тем более, что отдых ему просто необходим.

Гурон сделал глоток самогона, выкурил папиросу и лег прямо на землю. Уснул мгновенно.

* * *

В половине четвертого он разбудил Наташу. – Что? – вскочила она, не понимая, видимо, что произошло и где находится. – Что такое?

Гурон физически ощутил, как насторожилась тварь за воротами.

– Тихо, Наташа, тихо… сейчас мы с тобой отсюда уйдем.

– Как? – спросила она.

– Я все объясню, – ответил Гурон и спокойно, обстоятельно, объяснил, что надо делать.

– Мне страшно, – сказала она.

– Не бойся, все у нас получится.

Гурон заставил Наташу выпить самогону – для храбрости. Потом еще раз повторил инструктаж, «вооружил» ее «рукой», а сам взял «копье» и залез на антресоль. Он немного постоял, собираясь, выставил в «бойницу» руку с зажатым в ней «копьем» и прошептал Наташе: давай.

Грета ощущала исходящую из гаража опасность. Еще несколько минут назад чувство опасности было слабым, но вдруг резко усилилось, стало ярко выраженным, заставило подобраться, сконцентрироваться… Грета приблизилась к воротам, негромко зарычала, предупреждая: я здесь, я не сплю.

– Давай, – прошептал Гурон и ободряюще улыбнулся. Навряд ли Наташа могла разглядеть его улыбку, но все же он улыбнулся.

Наташа сглотнула комок в горле, ощутила пакостный привкус самогона и кивнула. Она просунула в щель под воротами палку с надетой на ней перчаткой…

…Сначала Грета засекла руку, выставленную в «бойницу», насторожилась. Потом она увидела другую «руку», вылезшую из-под ворот. Овчарка зарычала и рванулась вперед.

Гурон ждал этого. Понимал: если он сейчас ошибется, то… момент, когда овчарка оказалась строго под копьем, он определил интуитивно. Он разжал кисть, арматурный пруток с косо срезанным носом и утяжеленный тремя килограммами гвоздей, рухнул вниз.

…Грета вдруг что-то почувствовала, отпустила перчатку, отпрянула в сторону.

«Копье» пролетело два с половиной метра, ударило Грету в голову, вспороло шкуру, пробило череп, на три сантиметра вошло в мозг… от удара штанина, наполненная железом, лопнула, на собачью голову хлынул поток гвоздей.

Гурон выглянул в бойницу, убедился, что дело сделано, и спустился вниз. Наташа сидела у ворот, бледная.

– Мы убили ее? – спросила она нервно. – Мы ее убили?

Гурон очень жестко ответил:

– Успокойся. Ее убил я! Отойди от ворот.

Она продолжала сидеть, как сидела… Только этого мне не хватало, подумал Гурон.

– Наташа, – сказал он. – Послушай меня, Наташа… Я убил не собаку. Я убил врага. Понимаешь? Врага. Не нужно по этому поводу комплексовать, не нужно на этом зацикливаться. Если бы мы этого не сделали, то не смогли бы отсюда выйти. Ты меня понимаешь?

– Да, да, понимаю.

– Тогда отойди, пожалуйста, от ворот. Времени у нас мало.

Неловко, на четвереньках, она отползла в сторон у. Гурон взялся за рукоять лебедки… рраз! – сделал он восьмую часть оборота… храповик защелкал: щелк-щелк-щелк… трос напрягся. Он был уже старый, с лопнувшими прядями… рраз!.. рраз!.. Приваренная к створке ворот скоба запора слегка изогнулась… лишь бы не лопнул сварной шов… рраз! – щелк-щелк… лишь бы не лопнул!.. Гурон навалился на рукоять всем весом – барабан лебедки сдвинулся на один зуб храповика – щелк!.. курчавились пряди троса… лишь бы трос не лопнул!.. лишь бы он не лопнул!.. створка ворот начала выгибаться внутрь… щелк! еще!.. Еще немного… щелк!.. лишь бы не лопнул трос, лишь бы не лопнул шов… У Гурона уже не было сил, чтобы вращать рукоять лебедки… Он схватил доску, упер ее в станину и стал помогать себе рычагом – щелк! Щелк!.. лопнула еще одна прядь троса. Гурону казалось, что трос дымится… щелк! Нижний край створки ворот выгибался внутрь подобно загнутой странице книги, приоткрывая треугольную щель, хру – стел сварной шов… щелк… щелк!.. с Гурона лился пот, вздулись вены… «Треугольник» в воротах увеличивался, увеличивался… достиг ширины, достаточной, чтобы проскользнула Наташа… еще чуть… щелк…еще чуть-чуть… щелк!

– Вперед! – сказал Гурон. Наташа стояла, как в столбняке. – Вперед, Наташа.

– Там – собака, – прошептала она. – Я боюсь.

– Она мертвая.

– Поэтому и боюсь.

Он приказал: – Вперед! – и подтолкнул ее к воротам.

…Пролезая через «треугольник», Гурон ощущал напряжение деформированного металла. Он выбросил тело наружу, на землю, усыпанную гвоздями, забрызганную собачьей кровью… Уже выбравшись наружу, вдруг сообразил: забыл в гараже ватник, а он еще пригодится. Гурон сунул руку в дыру, схватил ватник, рванул его на себя… В этот момент трос лопнул, изогнутая створка ворот «отыграла» назад, хлестнула, как гигантский бич, отрубила у ватника кусок рукава. Ворота загудели, завибрировали, издавая низкий, камертонный звук… Гурон подумал: идиот. Сейчас остался бы без руки. Или с рукой, но зажатой гигантским капканом.

– На стену! – крикнул Гурон Наташе… она стояла, как вкопанная, смотрела на труп овчарки. Смертельно раненая Грета с «копьем» в черепе сумела проползти по земле несколько метров и лежала теперь на углу гаража.

– Вперед, Наташа, на стену! – снова крикнул Гурон, схватил ее за руку и потащил к стене.

Он швырнул ватник на стену, на уложенную поверху колючку, сложил ладони в замок, скомандовал:

– Ногу!

Наташа поставила ногу в его ладони, Гурон легко выбросил ее наверх, на гребень стены… оглянулся на дом – там уже загорались окна, и кто-то уже выскочил на крыльцо. Гурон бросил взгляд наверх – Наташи на гребне уже не было… Молодец, сказал Гурон, умница. Он вскинул тело на стену, механически подумал: а голова-то почти не болит, – и спрыгнул вниз.

* * *

Вечером двадцать восьмого августа Александр Чапов вернулся домой в скверном настроении. После встречи с бывшей женой он всегда пребывал в скверном настроении. Он говорил себе: плюнь, – но каждый раз получалось одно и то же. Каждый раз Алла умудрялась найти какой-то повод, чтобы изгадить настроение.

Обычно все начиналось со звонка с напоминанием про алименты. Формально супруги Чаповы находились в браке и, соответственно, на алименты Алла не подавала. Это, кстати, немало удивляло Чапая – если уж Алка имела возможность сделать гадость, она ее непременно делала. А тут что-то вдруг заскромничала. Коллега по розыску, майор Шарапов, сказал как-то Сашке: чего ты удивляешься? Алка твоя понимает, что сам-то ты на дочку тугриков отслюнявишь побольше, чем казенные двадцать пять процентов по исполнительному листу… ты же – совестливый.