Александр Бушков Охота на пиранью

Действующие лица романа вымышлены.

Всякое сходство их с реально существующими людьми – не более чем случайное совпадение.

Равным образом операция «Меч-рыба» является не более чем плодом авторского вымысла.

Александр БУШКОВ

* * *

Майору В. К. посвящается

Часть первая Бег среди деревьев

Глава первая Пройдемте в гости…

Ах, как звенела медь

в монастыре далече!

Ах, как хотелось петь,

обняв тугие плечи!

Звенели трензеля,

и мчали кони споро

от белых стен Кремля

до белых скал Босфора…

Самые простые, незамысловатые, обыденные вещи непременно обретают экзотический, романтический, диковинный привкус необычайного – если заниматься ими в местах, скажем так, несопоставимых. Будь Мазур космонавтом, он обязательно протащил бы контрабандой на станцию «Мир» балалайку. И это были бы минуты небывалого, неземного прикола: когда ты, оказавшись снаружи для подвертки каких-нибудь вакуумных гаечек, паришь возле станции на короткой привязи, внизу медленно, грузно проворачивается планета, вся в белых, твердых стружках облаков, в руке у тебя бесполезная в безвоздушном пространстве балалайка, и ты постукиваешь по струнам затянутыми в космическую перчатку пальцами…

– Но будущего нет,

идет игра без правил.

Не в тот сыграл я цвет,

на масть не ту поставил.

Костей полны поля,

и реет черный ворон

от белых стен Кремля

до белых скал Босфора…

Но, в общем, и без космоса жилось нестандартно. Диковинно жилось. Он лежал навзничь на нагретых полуденным солнышком досках, на палубе плота, брякал на гитаре, смотрел в голубое небо, расслабившись и отрешившись от всего сущего, а мимо проплывали, не особенно и торопясь, исполненные дикой прелести берега – сопки с плавными, как у музыкальных инструментов, очертаниями, поросшие темно-зеленой, кудреватой шубой тайги, великанские сосны и кедры, не знавшие человека желтые песчаные пляжи, уходившие под воду каменные россыпи. Это плот двигался, конечно, но если не смотреть на воду, можно преспокойно решить, будто все наоборот…

– Ах, лучше было б мне

в степях с Чекой спознаться,

к родной земле щекой

в последний раз прижаться.

Метелки ковыля

среди степного хора

от белых стен Кремля

до белых скал Босфора…

Потом и тренькать стало лень – от окружающего дикого, первобытного величия – и он бездумно лежал, глядя вперед меж расставленными босыми ступнями, словно в прицел. Плот целеустремленно скользил вместе с широченной, могучей Шантарой, прямиком к Северному Ледовитому океану, до которого оставалось каких-то восемьсот километров, если считать сухопутными мерками. Плот носил имя собственное – «Ихтиандр». Он этого заслуживал, потому что построен был добротно, как серьезное инженерное сооружение – на двух дюжинах накачанных автопокрышек с впрыснутым внутрь для надежности герметиком покоилась основа из бревен, сбитых и скрепленных с величайшим тщанием, а уж по ним настлана дощатая палуба. На палубе – небольшая палатка, обитые прорезиненной тканью ящики для экипировки, в корме достаточно места для двух рулевых весел, и на высоком шесте гордо реет «Веселый Роджер», выполненный опять-таки прилежно, водоустойчивой краской. Мазур строил плот неделю, с пачкой чертежей и заранее проделанными расчетами, бдительно следя за нанятыми в помощь куруманскими мужиками, чтобы не запили и не напортачили, то напоминал о немаленькой плате, то понукал морскими матерками. Мужики, поначалу полагавшие его очередным городским, бесившимся с жиру «новоруссом», понемногу присмотрелись и поверили в легенду – в «капитана дальнего плаванья», вконец придавленного ностальгией и решившего, пока есть сила в руках и зоркость в глазах, проплыть по родным местам. После этого работа пошла бойчее. Получилось недурственно. Ни одна шляпка гвоздя не торчала, ни одна заноза за пять дней плаванья не впилась в пятки. Плоту, если подумать, вполне подходило гордое наименование «судно». У предков кораблики были не в пример хлипче. Даже жалко становится, как подумаешь, что «Ихтиандру» неминуемо предстоит оказаться брошенным. И потому дня два назад Мазур твердо решил, достигнув Игарки, не бросать плот у берега и не дарить на дрова, а отпустить дальше, в океан – ну, там уж как ему повезет: может через пару лет достичь и Норвегии, а может и прибиться к Шпицбергену…

– Капитан, вы там не дрыхнете ли? – долетел с кормы звонкий голосок Ольги.

– Капитан дрыхнуть не может, – откликнулся Мазур с достоинством. – Капитан всегда бдит…

Он перекатился на метр левее, лег на живот, упер локти в палубу, а подбородок – в стиснутые кулаки. Экипаж плота, состоявший из одного-единственного человека, вел себя безукоризненно – молодая жена старательно пошевеливала рулевым веслом (второе было поднято и закреплено), немного, конечно, сбившись с курса, уклонившись к правому берегу, но для речной морячки со стажем ровным счетом пять дней и это было неплохим достижением, достойным именного кортика. Что ни говори, а это чревато – жениться на женщине двадцатью годами моложе тебя, – однако Мазур, чуточку суеверный, как и всякий морской человек, свято верил в два козыря: в теорию относительности и в наследственность. Согласно первой, среди молодых жен просто-таки обязана отыскаться верная и правильная спутница жизни разменявшего пятый десяток «морского дьявола». Согласно второй, все Мазуры мужского рода оставались орлами и на подступах к семидесяти. Взять хотя бы незабвенного дедушкиного брата – каперанг Владимир Казимирович Мазур, будучи пятидесяти шести лет от роду, увел юную красавицу-жену у кичливого остзейского барончика (прострелив вдобавок тому руку на дуэли), пользуясь знакомством с одним из великих князей, относительно легко помог своей Джульетте развестись и перейти в православие, обвенчавшись честь по чести, наплодил четырех детей, прежде чем уйти на дно с подорвавшимся на германской мине эсминцем «Свирепый»… Другие Мазуры отличались столь же темпераментной любовью к жизни во всем ее многообразии – правда, и воздух, которым они дышали, был почище, и еда здоровее, и радиации вокруг витало не в пример меньше… Но все равно, нужно надеяться. А если вернуться к теории вероятности – перед тем, как сдаться на милость Дворца бракосочетаний, Мазур жил с Ольгой два года и считал, что узнать успел.