Белоключевский воодушевился.
– Печкой. У меня есть печка, а камина нет.
Он стал собирать со стола грязные кружки и пихать их в раковину. Пихать было решительно некуда, и, подумав, он составил их на подоконник – очень удобно.
– Зачем тебе так много?..
– Чего?
– Чашек.
– Мне лень их мыть.
– Логично, – согласилась Лиза.
– Если ты сядешь, мне будет гораздо удобней. Места мало.
Лиза приткнулась за неудобный низкий стол. Скатерка задралась, колени Лизы упирались в столешницу. Она подвигала ногами, чтобы стало удобней.
– А почему кофе в кастрюльке?
– У меня нет кофейника.
– Логично, – повторила Лиза. – Выходит, ты все‑таки бомж?
– Выходит, так, – легко согласился он. Насчет бомжа она была совершенно права и даже не догадывалась об этом. – Ты… выпьешь чего‑нибудь?
– Чего?
– У меня только виски, – сказал он и водрузил на стол шикарную бутылку, никак не вязавшуюся с… обстановкой, как платье от Диора, висящее за верстаком в магазине подержанных автомобилей. – Выбора нет, на самом деле. Или ты пьешь исключительно вино из долины Луары?
– Вино я вообще не пью, – ответила она с досадой. Ей было холодно, так холодно, что зуб не попадал на зуб. – Давай. Наливай скорее.
Он посмотрел на нее с веселым изумлением, и напряжение как будто отпустило.
Все в порядке. Они живы. А остальное уладится.
Не было дня за последний год, чтобы он не повторял себе это слово – уладится! Все уладится. Все будет хорошо.
Он взял с проволочной мойки глубокую тарелку с незабудками, живописно раскиданными по краям, и куда‑то ушел.
Лиза посмотрела ему вслед, пожала плечами, отвинтила крышку с бутылки и стала искать, во что бы налить. Стаканов в буфете оказалось как раз два – один зеленого стекла, а другой странной формы.
– Это подсвечник, – объяснил вернувшийся Белоключевский. – Бывший. Из него могу пить я.
– Очень благородно. А это что?
В руке у него была все та же тарелка с незабудками, а в тарелке толстая сосулька, сломанная пополам.
– Это лед, – буркнул Белоключевский. – Другого нет.
– Сойдет, – решила Лиза. – Никогда не пила виски с сосулькой.
Он отломил от тонкой части два неровных куска и бросил в стакан и в бывший подсвечник. И налил виски, много, почти по самый край.
Она не стала ничего говорить – куда столько, разве можно, зачем? – взяла свой стакан и быстро глотнула. Потом еще раз. Потом еще.
Белоключевский смотрел.
Она допила, перевела дух и только теперь удивилась:
– А ты?
Он выпил залпом, подошел к плите и зачем‑то уставился на свою кастрюлю. Даже крышку поднял.
Кастрюля, а в ней вода, ничего особенного.
После чего сел на другой конец диванчика, пошарил под столом и выудил блок неизвестных сигарет. Достал пачку и закурил.
Лиза тоже закурила.
Надо позвонить Дуньке, Громову и Игорю, подумала она вяло. В животе стало тепло, словно там зажегся рефлектор и разгорается все сильнее. Спине и бокам тоже стало тепло, и хотелось, чтобы оно скорее добралось до ледяных пальцев на руках и ногах.
– У меня дом открыт.
– Ничего. – Он налил еще виски, опять довольно много. – Сегодня никто уже не нагрянет. Это точно.
– Дима, они хотят меня убить.
Он кивнул:
– Это я уже понял, как ни странно.
– Но почему?! За что?! Что я сделала?..
– Видимо, что‑то сделала.
– Что, господи боже мой?!
– Кому ты рассказала про труп?
Лиза поперхнулась крепким дымом, сунула сигарету в пепельницу и схватила себя за горло.
– Что значит – кому?! – придушенным голосом спросила она. – В милиции рассказала, Громову, Дуньке, конечно…
– Кто такая Дунька?
– Сестра.
– Твою сестру зовут Дунька?
– Да. Евдокия.
– Хорошее имя. Забавное.
– Игорю рассказала и еще…
– Игорь – это твой муж?
– Игорь – это мой приятель. Мужа у меня нет. Еще Мила наверняка знает, моя секретарша, потому что из милиции звонили, и она с ними разговаривала. Да на работе все знают! Света же у нас работала!
– Отлично, – похвалил Белоключевский.
– Ты говоришь, как Шерлок Холмс хренов! Как хренов Шерлок Холмс!
– Был бы я Шерлок Холмс, я бы уже все знал.
– Где мой телефон? – пробормотала Лиза и стала озираться, словно в поисках телефона. Тепло все никак не доходило ни до рук, ни до ног. – Мне надо позвонить. Господи, я забыла позвонить!
– Куда тебе надо звонить?
– В милицию, разумеется. И Громову. Он сказал, чтобы я была осторожна, он просил меня в городе ночевать, а я…
Белоключевский невозмутимо курил. Лиза выбралась из‑за стола, выскочила в темный коридор, повернула не туда, налево, стукнулась лбом в дверь, споткнулась.
– Да что же это такое!..
– Вернись, – приказал он из кухни. – Что ты там мечешься!
– Я ищу свою куртку.
– Твоя куртка на вешалке. Но ты пришла без телефона.
– Куда?! Куда я пришла без телефона?
– Ко мне, когда я чистил дорожку. Никакого телефона у тебя не было.
Лиза показалась на пороге кухни. Он все курил и выглядел невозмутимо.
– Откуда ты знаешь? – спросила она подозрительно. – Откуда ты знаешь, что у меня не было телефона?
– Ты вешаешь его на шею или держишь в руке. В карман никогда не кладешь, это точно. Ни на шее, ни в руке у тебя мобильного не было.
– Ты наблюдательный, да?
– Да, – кивнул Белоключевский, опять странно кого‑то ей напомнив.
Ну, кого, кого?! Кого он так ей напоминал?! Кого‑то, узнанного давно и, должно быть, забытого. Кого‑то из прошлой жизни. Может, он учился в десятом классе, когда она училась во втором? Или был в старшей группе, когда она посещала младшую? Или… или… – Что ты так смотришь?
– Я тебя откуда‑то знаю, – задумчиво сказала Лиза. – И никак не могу вспомнить откуда. Но точно знаю.
Он усмехнулся, потушил сигарету и тут же закурил следующую. Темные ресницы почти сомкнулись, так что глаз стало совсем не видно. Лиза знала – он щурится, когда думает или врет.
– Я могу тебя откуда‑то знать?
Он пожал плечами:
– Можешь, наверное.
– Откуда? Или ты учился в нашей школе?
– А где ваша школа?
– На Кутузовском.
– Нет, – сказал он. – На Кутузовском я точно не учился.
– Господи, – сказала вдруг Лиза тихо. – Они в меня стреляли. Они хотели меня убить. И теперь обязательно убьют.
Тут ей стало тошно. Так тошно, что помутилось в голове, и желудок полез наружу, и виски опять оказалось в горле и во рту, и жжение стало невыносимым. Она поняла, что ее сейчас стошнит, прямо здесь, на пороге крохотной холодной кухоньки, заваленной грязной посудой, полной сизого дыма от его крепких сигарет.
Этот дым стал последней каплей.
Нет, последним вздохом Елизаветы Юрьевны Арсеньевой.
Больше она дышать не могла.
Комментариев нет