– Нет, – буркнул капитан Мишаков, – не понимаю.
– А потом наши приперлись. Где‑то через полчаса. Сказали, что впихнули Анатоля в такси, дали водителю денег и адрес.
– Адресочек, значит, по которому покойный проживал, вам известен?
– Записывайте, – предложил Алекс негромко. – Малаховка, улица Коммунистического Интернационала, дом пятнадцать. Он несколько раз приглашал нас в гости, и мы вынуждены были… принимать приглашение, поэтому улица Коммунистического Интернационала нам известна хорошо.
– Почему вынуждены? – не понял Мишаков. – Принимать‑то?
– Старый друг, – объяснил Алекс, морщась, – отказать нельзя. Маня маленькой там вообще часто бывала! – Он помолчал и добавил, обращаясь к писательнице и разом сменив тон: – Набери мне Анну, я не могу найти ее номер!
– Ты никогда ничего не можешь найти. – Поливанова забрала у него телефон и стала тыкать в какие‑то кнопки.
Мишаков поглядывал на них оценивающе.
Да уж. Парочка, прямо скажем, с фанабериями!.. Этот – кстати, нужно еще проверить, правда ли он такая уж знаменитость или просто тунеядец, устроился у бабы на шее, свесил ножки и едет себе! – ферт длинноволосый ничего не помнит, в телефонах путается, того гляди ложку мимо рта пронесет. Однако покойного с лестницы спустил, да еще дважды, если не врет. Не сходится тут чего‑то, ох, не сходится!.. А еще в бытность капитана Мишакова слушателем Школы милиции следователь Петрушин ясно объяснял – если картина преступления не складывается, значит, неправильно она нарисована, картина‑то! Начинай сначала рисовать.
Да еще журналисты тут вчера весь вечер толклись! Вот кого капитан особенно и отдельно терпеть не мог, так это журналистов. Все ведь брешут, собаки, ну, хоть бы одно слово правды кто для приличия написал! Так и одного слова не добьешься!..
– Анна Иосифовна, – сказал Алекс и улыбнулся телефону летящей, славной улыбкой, преобразившей все лицо. Капитан смотрел во все глаза. – Добрый день. Я прошу меня извинить, но обстоятельства складываются таким образом, что я сегодня решительно не смогу приехать к вам…
Он слез с подоконника и пошел в глубину коридора. Солнце, светившее ему в спину, золотило кудри и локоны, делало его похожим на пророка, уходящего в пустыню, из кино про Христа. Капитан однажды такое видел, и ему не понравилось – скучно больно.
– Так что ж мы делать‑то будем? – спросил капитан, когда голос писателя затих где‑то далеко‑далеко.
– А что нам нужно делать? – не поняла Поливанова.
– Убийцу искать, – Мишаков вздохнул. – Адресочки тети и племянника имеются? А также супруги покойного?.. И этого Гудкова?
– Телефоны могу дать, – отозвалась писательница. – Только номера Артема у меня нет, конечно.
Странная штука. Она на самом деле старалась помочь, и это тоже не укладывалось в картину. Ей бы ломаться на манер этого Шан‑Гирея, глаза заводить да ногой качать, а она – ничего подобного! Про него‑то нам пока известно мало, а ее‑то на самом деле с утра до ночи по телевизору показывают! То она готовит, то про женское равноправие рассуждает, то бюрократов клеймит, то на машине по полигону гоняет.
И простая такая! За простоту и за кофе – так бы и пил до вечера, до того хорош! – капитан Мишаков простил ей даже гренадерский рост.
Высоких женщин он не любил. Женщина должна быть маленькая, изящная, вся точеная, как песочные часы, голосок нежный, глазки голубые, губки бантиком, и чтоб непременно блондиночка!..
Чтоб отвязаться от ненужных мыслей о блондинках, капитан, сильно налегая на ручку, записал телефоны, а потом заявил Мане, что главным подозреваемым все равно остается Александр Павлович Шан‑Гирей, потому как именно он вчера затеял с покойным ссору!
Просто так заявил, чтоб посмотреть, какая будет реакция.
Фу‑ты ну‑ты!.. Никакой реакции.
Мария Поливанова быстро разлила по крохотным чашкам еще одну порцию огненного кофе, достала из холодильника воду, села напротив капитана и подперла щеку рукой.
– Алекс никого не убивал, это ежу ясно, – сказала она живо. – Они с Дэном вернулись, накатили как следует и разошлись. То есть Дэна Ольга увела, ну, журналистка, его тетка, а я Алекса спать уложила. Таис вообще на ногах не стояла, и я ей в гостевой спальне постелила, сидела с ней долго, а потом еще няньке звонила!
– Какой няньке? – не понял капитан. – Вы няньку к ней приставили?!
– У них с Анатолем девочка шести лет. Я звонила няне, чтоб та осталась с ней ночевать. На Анатоля никакой надежды нет. Он… плохой отец.
– Ну, плохой или хороший, а вчера он по‑любому с девочкой сидеть не мог! Его вчера убили, – напомнил капитан.
Ему казалось подозрительным, что никто в этом доме не переживает. Не переживает, не печалится, горьких слез не льет. А положено – хотя бы даже для порядка!.. И хозяйка сама рассказывала, что знает убитого, считай, с пеленок! Какой‑никакой, а человек все же. И помер он не от старости и не в своей постели, убили его, да еще прямо тут, под носом, в двух шагах от них! Хотя бы элементарное человеческое сочувствие положено иметь? Положено!.. И ведь нету никакого сочувствия! Цинизм и любопытство, а у чучмека длинноволосого еще и раздражение – некстати ему убийство пришлось, возись теперь с капитаном, выслушивай его, на вопросы отвечай, а неохота! Охота кофеек попивать, по телефону любезничать, за толстыми глухими стенами прохлаждаться, чего лучше!..
– Тут ведь, понимаете, в чем сложность… – подумав, начала Поливанова, – наши, то есть Алекс с Дэном, в машину Анатоля затолкали и велели водителю прямо в Малаховку рулить и нигде не останавливаться, чего бы там клиент ни требовал! Но ведь он как‑то вернулся! Убили‑то его в нашем подъезде!
– Это точно.
– А он мало того, что был сильно пьян, так еще…
– Кровил маленько? – подсказал капитан со всем возможным ехидством, когда она запнулась.
– Точно, – согласилась писательница совершенно хладнокровно. – Он, когда падал, об угол этажерки стукнулся, бровь рассек. Я потом паркет еле оттерла. Кто бы его в таком виде из загорода в Москву повез?! Да еще ночью?!
– Ну, кто его вез, мы выясним, – пообещал капитан. – А вас на всякий случай хочу предупредить, чтоб из города не уезжали.
– И подъезд у нас запирается, – продолжала Маня как ни в чем не бывало, словно капитан и не предупреждал ее ни о чем «на всякий случай». – На ключ запирается! У нас у всех ключи. Не какая‑то там магнитная фигня!
– Да ну? – удивился капитан.
– Так и есть. Как он в подъезд попал? Кто его впустил?
– Вот именно! – Он посоображал немного. – А днем как попал?
– А днем у нас дверь нараспашку всегда. – Маня улыбнулась. – Уборщица приходит, слесарь, бывает, «Скорая» приезжает. Софья Захаровна, она у нас старшая по подъезду, в одиннадцать часов подъезд запирает. У нас все строго, как в студенческом общежитии!.. Если б Анатоль в одиннадцать уже там лежал, комендантша такой шум подняла бы! И Ольга с Дэном уходили уже после двенадцати, и никого в подъезде не было…
Комментариев нет