Обрученные



Я бросаю взгляд на маму. Теперь ее глаза открыты. Она смотрит на меня с любовью и пониманием, и я вижу: она знает, что сделал отец. Знает, что я собираюсь делать. Она знает и даже притом, что она бы не разрушила образец ткани дедушки и не полюбила бы того, с кем не была обручена, она любит нас, хотя именно мы все это совершили.

Мой отец всегда нарушал правила для тех, кого он любит; мама по той же причине всегда их соблюдала. Возможно, это еще одна причина, почему они — идеальная пара. Я могу верить в любовь моих родителей. И понимаю, что это счастье — иметь веру в такую любовь и хранить ее, что бы ни случилось.

— Мы не можем устроить твою жизнь так, как ты хочешь, — говорит отец, и глаза его становятся влажными. Он смотрит на маму, и она кивком просит его продолжать. — Нам хотелось бы, но мы не можем. Зато мы можем помочь тебе самой принять решение о том, какую жизнь избрать.

Я закрываю глаза и прошу ангелов, и Кая, и дедушку дать мне силы. Потом открываю их и смотрю на отца:

— Как?

 ГЛАВА 32

Мои руки испачканы землей, тело устало, но я не позволю работе отнять мои мысли. Потому что здешние чиновники добиваются именно этого: рабочие должны работать, а не думать.

«Борись, борись, чтоб свет не угасал…»

И я борюсь. Борюсь единственным доступным мне путем: думаю о Кае, хотя боль от потери так сильна, что я с трудом могу ее вынести. Я бросаю семена в землю и засыпаю их землей. Прорастут ли они навстречу солнцу? Или случится что-то плохое, и они никогда не пойдут в рост, не будут ни чем, а останутся гнить в этой земле? Я думаю о нем, думаю о нем, думаю о нем.

Я думаю о моей семье. О Брэме. О родителях. Пройдя через все, я кое-что узнала о любви — о моей любви к Каю, и о моей любви к Ксандеру, и о любви родителей друг к другу, и к нам с Брэмом, и о моей любви к каждому из них. Когда мы прибыли в наш новый дом, родители попросили послать меня на три месяца на сельскохозяйственные работы, потому что заметили во мне склонность к неповиновению. Чиновники в деревне, где мы теперь живем, проверили мои данные, и они совпали с мнением родителей. Отец упомянул, что имеет в виду конкретное предписание: тяжелые работы по посадке стойкой к холоду зерновой культуры. И меня послали в западные провинции, где протекает Сизифова река. Он и мама и Ксандер сообщают мне все новости о том, где может быть Кай. Здесь я ближе к нему, я чувствую это.

Я думаю о Ксандере. Я знаю, что мы могли быть счастливы, и, пожалуй, знать это тяжелее всего. Я могла бы держать его руку, теплую и сильную, и у нас все могло бы быть так, как у моих родителей. И это было бы чудесно. Это было бы чудесно.

Мы не закованы в цепи. Нам некуда бежать. Они пригибают нас работой, хотя не бьют и не делают нам больно. Они просто заставляют нас работать до усталости.

И я устала.

Когда я думаю о том, что могла бы все бросить, я вспоминаю последнюю часть истории Кая, которую он дал мне. Я прочла ее перед тем, как мы навсегда покинули наш городок.

«КАССИЯ» — написал он бесстрашно вверху страницы крупными и ясными буквами, которые завивались, и двигались, и превращали мое имя во что-то красивое, во что-то большее, чем слово. Утверждение, куплет песни, фрагмент произведения искусства, обрамленный его руками.

На этой салфетке был нарисован только один Кай. Он улыбался. Улыбкой, в которой я могла бы увидеть двух Каев: того, кем он был, и того, кем он стал. И его руки были снова пусты и открыты и немного вытянуты вперед. Ко мне.

 

Кассия.

Теперь я знаю, какая моя жизнь настоящая, не важно, что происходит. Та, что с тобой.

По какой-то причине уверенность в том, что есть человек, который знает мою историю, меняет мою жизнь. Может быть, это как в том стихотворении, может быть, это мой способ «не уходить покорно».

Я люблю тебя.

 

Мне пришлось сжечь и эту последнюю часть его истории, но жар этих слов «Я люблю тебя» опаляет меня как настоящее пламя, как красное начало новой жизни.

Без истории Кая, без дедушкиного стихотворения я могла бы уже сдаться. Но я думаю об этих словах, о запасе таблеток, о хорошо спрятанном компасе, о моей семье и Ксандере, которые шлют мне сообщения на экран порта здешнего лагеря. Они все еще продолжают поиски, все еще стараются мне помочь.

Иногда, когда я смотрю на бледные семена, которые я бросаю в черную грязь, они напоминают мне вечер моего банкета, когда я представляла, что смогла бы взлететь. Ни тьма вокруг, ни звезды в ночном небе не пугают меня. Я думаю, что хорошо бы улететь с руками, полными комьев земли, чтобы не забывать, откуда я, каким трудным может быть земной путь.

А потом я смотрю на свои руки, которые умеют теперь писать мои собственные слова. Мне это трудно пока, и не всегда получается. Я пишу их на жидкой земле, на которой работаю. А потом я ступаю по этой земле, копаю в ней ямки и бросаю в них семена, чтобы после смотреть, прорастут ли они. Я украла обуглившуюся веточку из костра и пишу ею на салфетке. А после над другим костром я вытягиваю руки, сжигаю эту салфетку, и слова умирают. Пепел и ничто.

Мои слова никогда не живут долго. Мне приходится их уничтожать, прежде чем их увидят.

Но я помню их все. Почему-то сам факт, что я пишу их, заставляет меня запоминать. Каждое слово, которое я пишу, помогает найти другие слова. И когда я снова увижу Кая — а я знаю, что увижу его, — я прошепчу мои слова ему на ухо, рядом с его губами. И тогда из пепла, из ничего, мои слова обратятся в плоть и кровь.

 

КОНЕЦ






Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79

Комментариев нет

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *