Обрученные

Но он помнит ее, а теперь помню и я тоже.

На моем экране появляется сообщение от Норы, которое прерывает мою работу. Пожалуйста, подойдите в офис супервайзора.Я поднимаю голову от сортировочных рядов, чтобы посмотреть на Нору, и выпрямляюсь в изумлении.

Чиновники снова пришли ко мне.

Они наблюдают, как я иду к ним между рядами других сортировщиков, и мне кажется, что они смотрят на меня одобрительно. Мне становится легче.

— Поздравляем, — обращается ко мне седовласый чиновник, когда я подхожу к ним, — ваш тест оценен очень высоко.

— Благодарю вас, — отвечаю я, как всегда, но на этот раз я действительно чувствую благодарность.

— Следующая ступень — сортировка реальной жизни, — объясняет седовласый. — В ближайшем будущем мы сопроводим вас на место, где будет проходить ваш тест.

Я киваю. Я уже слышала об этом. Они предложат мне сортировать реальную информацию — новости или людей, например школьников из одного класса, чтобы посмотреть, могу ли я применить результаты своей работы в реальной жизни. Если смогу, то буду переведена на следующую ступень, и это определит место моей будущей работы.

Это случается быстро. Вообще, все в последнее время происходит быстро: стремительное изъятие ценных вещей из частных владений, внезапная командировка моей мамы, уход из школы одного за другим старшеклассников в начале года.

Чиновники ждут моего ответа.

— Благодарю вас, — повторяю я.

В воскресенье днем мама получает на работе сообщение: ехать домой и собираться в дорогу. Ей предстоит новая поездка, которая может продлиться даже дольше, чем первая. Я вижу, что отцу это не нравится, и Брэму тоже, а если честно, то и мне.

Сижу на кровати и наблюдаю, как она пакует вещи: две смены рабочей одежды, пижамы, нижнее белье, чулки. Открывает контейнер с таблетками и проверяет их.

Зеленой таблетки нет. Она смотрит на меня. Я отворачиваюсь.

И начинаю понимать, что ее командировки были трудными; труднее, чем это могло показаться. И что отсутствие в контейнере зеленой таблетки говорит скорее о ее силе, чем о слабости. Порученное ей дело оказалось таким трудным, что ей пришлось принять зеленую таблетку. Не менее тяжело и держать все в себе, не поделиться снами. Но она сильная и хранит молчание, чтобы защитить нас.

— Кассия? Молли? — В комнату входит отец, и я встаю, чтобы уйти. Быстро подхожу к маме, обнимаю ее. Наши взгляды встречаются, я улыбаюсь ей. Хочу дать ей понять, что мне не надо было отворачиваться. Мне не стыдно за нее. Я знаю, как трудно хранить тайну. Я, может быть, и сортировщик, как рой отец и мой дед, но я также дочь своей матери.

В понедельник утром мы с Каем углубляемся в лес и находим то место, до которого мы дошли в прошлый раз. Снова начинаем отмечать красными полосками упавшие деревья. Мне нелегко начать разговор. Страшно нарушить покой этого леса ужасами Отдаленных провинций, но он так долго страдал в одиночестве, что я не могу больше ни минуты заставлять его ждать.

— Кай, мне жаль, мне так жаль, что они умерли…

Он молча обматывает красной тканью стебель колючего кустарника, только руки немного дрожат. Я знаю, что значит для таких, как Кай, невольное проявление слабости, и мне хочется утешить его. Мягко и нежно я дотрагиваюсь рукой до его спины, просто чтобы он знал, что я здесь. Как только я касаюсь его рубашки, он резко поворачивается, и я отдергиваю руку, потому что вижу в его глазах боль. Его взгляд умоляет меня не говорить больше ничего — достаточно того, что я все знаю. Может быть, это даже слишком много.

— Кто такой Сизиф? — спрашиваю я, чтобы как-то отвлечь его. — Ты однажды упомянул его имя, когда инструктор объявил нам, что у нас будет восхождение на Большой холм.

— Миф о нем возник очень давно. — Кай встает и идет дальше. Видно, сегодня он ощущает потребность в постоянном движении. — Мой отец очень любил рассказывать о нем. Он хотел быть таким, как Сизиф, потому что тот был сильным и хитрым и всегда доставлял неприятности Обществу и чиновникам.

Никогда раньше Кай не рассказывал о своем отце. Его голос звучит ровно, по его тону нельзя сказать, что он чувствует к отцу, который умер много лет назад и чье имя он держал в руке на рисунке.

— В одном из мифов Сизиф попросил чиновника показать ему, как работает оружие, а потом направил его против этого чиновника.

Я поражена, и Кай, по-видимому, предвидел мое удивление. У него добрые глаза, и он объясняет:

— Это старая история, еще с тех времен, когда чиновники носили оружие. Больше они оружие не применяют.

Он не сказал того, что мы оба знаем: им не нужно его применять. Угроза изменения статуса держит каждого в повиновении.

И снова Кай идет вперед, с трудом прокладывая себе путь. Я наблюдаю за его движениями, за игрой мускулов на спине. Иду так близко вслед за ним, что успеваю проскальзывать под ветками, которые он отводит, чтобы пройти. На секунду его запах представляется мне запахом леса. Я думаю: наверное, так пахнет шалфей; он говорил, что это был его любимый запах в прежней жизни. Хорошо бы, он полюбил запах этого леса, потому что это мой запах.

— Общество решило придумать для Сизифа особое наказание, потому что он осмелился подумать, что он такой же, как они, что он равен им по уму, в то время как он не был ни чиновником, ни даже гражданином. Он был никем. Человеком со статусом «Отклонение» из Отдаленных провинций.

— И что они с ним сделали?

— Они дали ему работу. Он должен был втащить камень, огромный камень, на вершину горы.

— Мне кажется, это не так уж страшно. — В моем голосе звучит облегчение. Если эта история закончилась хорошо для Сизифа, может быть, она так же хорошо закончится и для Кая?

— Это не так легко, как может показаться. Когда он был уже близок к вершине, камень покачнулся и покатился вниз, к подножию горы. Ему пришлось все начать сначала. И это повторялось каждый раз. Он так никогда и не достиг вершины. И был обречен навечно толкать камень в гору.

— Понимаю, — говорю я. Наши восхождения на малый холм напомнили Каю о Сизифе. День за днем мы делали одно и то же: карабкались наверх и спускались вниз. — Но ведь мы же достигли вершины малого холма.