И я прыгнула.

— Вспоминаешь бассейн? — спрашивает он.

— Да, — киваю я, усмехнувшись. — Ты не пытался тогда защитить меня. Ты меня не удерживал, а ведь я могла разбиться насмерть. — И я замолчала, испугавшись этого слова. Не знаю почему, но я боюсь этого слова. А дедушка не боится. И Общество не боится. И я не должна.

Кажется, он не заметил моего страха.

— Ты была готова к прыжку, — сказал он. — Только не была уверена в этом.

Какое-то время мы сидим молча, погруженные в воспоминания. Стараюсь не смотреть на часы на стене. Мне надо уходить, чтобы не нарушать комендантский час, но нельзя позволить дедушке думать, что я считаю минуты. Считаю минуты до своего ухода. До конца его жизни. Хотя, если вдуматься, я считаю время и своей жизни. Каждую минуту, проведенную с кем-то, вы берете часть его жизни и отдаете часть своей.

Дедушка чувствует, что мысли мои далеко, и спрашивает, о чем я думаю. И я рассказываю, потому что у меня остается мало времени для задушевных бесед с ним. Он понимает это и сжимает мою руку.

— Я рад отдать тебе часть своей жизни, — говорит он, и это так трогательно.

В его голосе столько доброты, что я говорю в ответ то же самое. И хотя ему почти восемьдесят и тело его кажется хилым, я ощущаю силу его рукопожатия, и мне снова становится грустно.

— Я хочу сказать тебе еще кое-что, — говорю я ему. — Я записалась на участие в летних восхождениях.

Он выглядит довольным.

— Они снова разрешили восхождения?

В течение многих лет дед участвовал в летних восхождениях и до сих пор с удовольствием вспоминает это.

— Они введены снова только в этом году. Раньше не предлагали.

— Интересно, кого теперь поставят инструктором, — говорит он задумчиво и смотрит в окно. — Интересно, на какие холмы вы будете взбираться? — Я следую за его взглядом. Не так-то много у нас дикой природы, но много зеленых зон — парков и площадок для отдыха.

— Может быть, в одной из больших зеленых зон? — предполагаю я.

— А может быть, вы совершите восхождение на Большой холм? — говорит он, и глаза его снова светятся.

Большой холм — последнее место в Сити, заросшее диким и нетронутым лесом. Я так и вижу его — покрытый колючим кустарником склон поднимается как раз за Древесным питомником, в котором работает моя мама. Раньше его использовали для тренировки солдат, но с тех пор, как армию в основном перевели в Отдаленные провинции, холм потерял свое практическое значение.

— Ты так думаешь? — спрашиваю я с волнением. — Я никогда там не была. В питомнике-то я часто бываю, но ведь на территорию Большого холма без разрешения не пускают.

— Ты полюбишь Большой холм, если они разрешат восхождение туда, — говорит дедушка, и лицо его оживляется. — Это потрясающе, когда ты шаг за шагом продираешься к вершине, которую ты видишь, и никто не расчищает тропинку перед тобой, никаких симуляторов. Все по-настоящему…

— Думаешь, нас правда туда пустят? — спрашиваю я. Его энтузиазм заразителен.

— Надеюсь. — Дед глядит в окно в направлении питомника, и я начинаю понимать, почему он так часто смотрит в ту сторону, — должно быть, лелеет свои драгоценные воспоминания.

Он будто читает мои мысли.

— Я всего лишь старик, который сидит здесь и забавляется своими воспоминаниями, не так ли?

Я улыбаюсь:

— В этом нет ничего плохого.

И правда, в конце жизни воспоминания, должно быть, поддерживают человека, помогают сохранять бодрость.

— Но это не совсем так. Я не только вспоминаю, — говорит дед.

— Да?!

— Я думаю, — снова угадывает он мои мысли. — Это не совсем то же самое, что вспоминать. Воспоминания — это часть размышлений, но не вся.

— О чем же ты думаешь?

— О многом. Стихи. Идеи. О твоей бабушке.

Бабушка умерла рано; ей было только шестьдесят два. Это был один из последних случаев заболевания раком. Я ее не застала. Это от нее достался мне золотой медальон, а она получила его в подарок от своей свекрови — матери моего дедушки.

— Как ты думаешь, что бы она сказала о моей паре? — спрашиваю я его. — И о том, что случилось сегодня?

Он обдумывает ответ, и я жду.

— Я думаю, — произносит он наконец, — она спросила бы тебя, не кажется ли тебе все это странным.

Хочу спросить его, что он имеет в виду, но слышу удар гонга, возвещающий, что последний поезд в городки скоро прибудет. Мне надо идти.

— Кассия, — говорит дед, когда я встаю, — тот медальон, который я подарил тебе, он еще у тебя?

— Да, — отвечаю я, удивленная его вопросом. Ведь это самая ценная вещь, которая у меня есть. Самая ценная, которая когда-либо у меня будет.

— Принесешь его завтра на мой Прощальный банкет? — спрашивает он.

Мои глаза полны слез. Он хочет снова увидеть медальон, чтобы вспомнить мою бабушку и свою маму.

— Конечно, дедушка, принесу.

— Спасибо.

Только бы он не ощутил моих слез на своей щеке, когда я наклонюсь поцеловать его. Я быстро смахиваю их. Когда мне можно будет поплакать? И завтра на его Прощальном банкете не должно быть слез. Люди будут наблюдать за нами. И они должны видеть, как дедушка спокойно уходит, а мы спокойно остаемся.

Проходя через холл, слышу из-за закрытых дверей голоса других обитателей дома для престарелых, разговаривающих между собой или с посетителями. Слышно особенно громкое жужжание портов: многие старики плохо слышат. За некоторыми дверьми тишина. Возможно, многие, как дедушка, сидят перед открытыми окнами и думают о тех, кого здесь больше нет.

«Она спросила бы тебя, не странно ли все это».

Вхожу в лифт, нажимаю кнопку и чувствую печаль, удивление и смущение. Что он имел в виду?

Я знаю, что время дедушки на исходе. Знаю уже давно. Но почему, глядя, как скользят, закрываясь, двери лифта, я вдруг ясно ощущаю, что и мое время тоже убегает?

Моя бабушка спросила бы, задалась ли я вопросом, ошибка ли все это. Может быть, Кай действительно должен был стать моей парой?

Да, я спрашивала себя об этом в какой-то момент. Увидев лицо Кая, мелькнувшее передо мной так быстро, что я не успела различить цвет его глаз, когда они смотрели на меня, а только то, что они темные, я удивилась: «Это ты?»

 ГЛАВА 7

Сегодня воскресенье, восьмидесятый день рождения дедушки. И сегодня он умрет.