Хортена, ему было известно только имя, но, раз возникнув, оно тревожило его, и он уже целыми днями думал об этом незнакомом ему человеке…
…или что-то, что принадлежит твоему ближнему
Фелисия и Эрлинг остались в комнате одни.
— Ты уже давно ничего не говорила мне о маленьком пороке Юлии… — сказал он.
Фелисия задумчиво кусала губы и долго молчала, потом заговорила, словно ища смягчающие вину обстоятельства:
— К счастью, пока она крадет только дома. Я бы заметила, если б это случилось где-то еще.
— Рассказывай, мне трудно об этом спрашивать.
— Понимаешь, сейчас что-то изменилось. Давно, когда это только началось, страдала от этого главным образом я, хотя, случалось, и другие тоже не находили своих вещей. Вначале она действовала почти как лунатик. Теперь вещи пропадают только у меня. У самой Юлии никогда ничего не пропадает — если предположить, что крадет не она, а кто-то другой, — но это легко объяснить. Она живет так, что у нее невозможно что-нибудь стащить, и очень следит за своими вещами. Это надо иметь в виду. У меня нет сомнений, что крадет именно она.
Фелисия помолчала.
— Мне неприятно говорить об этом, но стоит мне проявить невнимательность, как пропадает мое белье.
По ее тону было ясно: для нее это улика, говорящая о том, что вор — женщина. Эрлинг ничего не сказал, но подумал, что это вообще не улика. Это говорило только о том, что женщинклептоманка при определенных обстоятельствах может украсть и женскую одежду. Картина болезни бывает иногда очень сложной. И все-таки женщина, крадущая женскую одежду, в первую очередь наводит на мысль об обычном воровстве. Кража женского белья и украшений характерна для мужчин, страдающих фетишизмом.
— За последние полгода у меня пропало несколько украшений, и два из них были довольно ценные. Это серьги, которые ты привез мне из Лас-Пальмаса семь лет назад, и жемчужное ожерелье, подаренное мне Яном на сорокалетие. Я ему ничего не сказала об этом, но раза два мне следовало бы его надеть.
Ян, конечно, все понимает. Больше ни у кого ничего не пропадает.
Они говорили тихо, прислушиваясь к каждому шороху.
— И, кроме Юлии, никто не мог этого взять?
— Нет. Во всяком случае, трудно себе представить, чтобы кто-нибудь, кроме нее, мог взять мои серьги и жемчуг, если, конечно, это не Ян, хотя это было бы уже слишком. Но если я заявлю о пропаже, подозрение падет на Юлию.
— Очень странно, чтобы моя дочь занималась такими делами. Она уже очень давно видит по отношению к себе столько любви, что каждый мог бы ей позавидовать.
— Но когда-то она не получала того, в чем больше всего нуждалась. — Фелисия помолчала. — Должна сказать, что почти все из украденного мне подарил Ян. Из ценных вещей только серьги были подарены тобой. Ты считаешь, что для такой болезни у Юлии нет оснований, потому что здесь ее любят. Ну а если предположить, что она продолжает красть по привычке? Начала она красть, думая подсознательно, что приобретает любовь, а продолжает по старой, уже бессмысленной привычке. Кому, как не тебе, знать, как трудно отказаться от старых привычек?
Она глянула на бутылку и пожала плечами.
— Привычка у нее старая, — голос у Фелисии вдруг изменился, — но теперь она ищет другую любовь, ту, которую, по ее мнению, она получить не может. Ей кажется, что подарки, полученные мною от Яна, должны были бы принадлежать ей.
— Это искусственное построение, — заметил Эрлинг, но тут же вспомнил о пропавшем белье. Может, Фелисия проницательнее, чем он думает?
— По-моему, Эрлинг, это началось у нее, когда ей не хватало обычного тепла и любви. Теперь ей не нравится, если ты делаешь мне подарки, а уж что касается Яна, он вообще не должен ничего дарить мне. Это совсем другое. Бывает, она невинно приласкается к Яну. Но ведь ей скоро двадцать три года.
Фелисия засмеялась, ее смех звучал искренне.
— Я не слишком ученая женщина, Эрлинг, однако кое в чем я не ошибаюсь. Юлия влюблена в Яна.
— Она знает о наших отношениях, Фелисия. Может, это повернуло ее мысли в определенном направлении?
— Безусловно. Какая-то темная частица ее мозга подтолкнула эту мысль. Но в светлой его части Юлия слишком умна, чтобы прийти к такому умозаключению. Повторяемость краж — признак болезни или, в любом случае, слишком инфантильное поведение для такой умной и взрослой девушки. Я многое знаю о бодрствующей Юлии и не меньше о спящей. Ведь я для нее полумать, полусестра, а она для меня — полудочь, полусестра.
— А что Ян?
Фелисия усмехнулась:
— Тебя интересует, как к этому относится Ян? Он и Юлия — две стороны одного и того же случая, с той лишь разницей, что воровать ему кажется смешным. Прости, говорит он мне иногда, я взял твои сигареты.
— Постой, Фелисия, уж не хочешь ли ты сказать, что Ян влюблен в Юлию?
— Безусловно. Иначе он уже давно понял бы, что к чему.
— Глупости! — возмутился Эрлинг и прибавил сердито, так как Фелисия не могла сдержать смех: — По-моему, ты слишком весело к этому относишься.
— Не вижу ничего веселого в том, что Юлия страдает клептоманией. Бедной девушке придется жить с этим пороком, и он может иметь для нее самые печальные последствия. Я уверена, что Юлия ни о чем даже не подозревает. Сколько раз я говорила тебе об этом, и мне отнюдь не кажется это смешным. По-своему Юлия, конечно, знает, что делает, но это словно комната в доме, где нет света. Не знаю, как это называется по-научному, я только пытаюсь объяснить то, в чем у меня нет ни малейших сомнений. Ее состояние сродни лунатизму. О черт! Она ведь и в самом деле нередко ходит во сне, но в то же время это не совсем лунатизм, потому что большую часть вещей она украла не во сне. При этом не забывай: мы с ней всегда бываем вместе, или почти всегда. Никто не знает ее, как я. Она крадет совершенно невинно. Однажды, это было очень давно, я объяснила ей, что такое клептомания, — она наткнулась на это слово в газете. Это случилось вскоре после того, как я привезла ее в Венхауг. Как странно, сказала она и продолжала читать дальше, не проявив к клептомании ни малейшего интереса. Ты не думай, я все замечаю.
Эрлинг не сомневался, что Фелисия все замечает. Ну а если что-то все-таки осталось незамеченным? Однако… может, Юлия достаточно прозорлива в своей болезни и понимает, с кем имеет дело? При мысли, что Юлия, возможно, перехитрила Фелисию, отцовская гордость заставила Эрлинга улыбнуться. Фелисия действительно замечала все.
Комментариев нет