Оборотень

Да, это Фелисия знала.

Так вот, есть разные теории. Сам он считает, что бывают люди, которых животные любят, любые живые существа — пчелы, птицы, лошади, а бывают и такие, которых животные не любят. Взгляни на этих птиц, сказал он и кивком головы показал на большую клетку. Они тоже любят меня, но, к сожалению, сейчас я вынужден держать их в клетке, иначе они съедят моих пчел. Он просунул в клетку руку, и птицы с дракой стали на нее садиться. Когда я убираю отсюда пчел, птицы свободно летают по теплице. А зачем здесь пчелы? Садовод объяснил ей про опыление, и там, на этом клочке сгущенной природы, каким была теплица, Фелисия сразу поняла то, чего совершенно не понимала в школе, несмотря на поэтические объяснения учительницы. Правда, садовод говорил с ней как с равной, лишь случайно не знавшей того или другого. Фелисия немного покраснела, до нее дошло гораздо больше из того, что сказал садовод. Вообще-то она кое-что знала о том, что происходит между людьми, но думать об этом, пока это не оказалось включенным во всю природу, было неприятно. Добрые пчелы помогают цветам, потому что те сами не могут, горячо подхватила она. Да, можно сказать и так, садовод усмехнулся, именно так и есть. Однако некоторым цветам не нужна помощь насекомых. Женские цветки оплодотворяются с помощью ветра, приносящего с собой пыльцу. А если пыльца попадет не на те цветы, какие нужно? — поинтересовалась Фелисия. Тогда из этого ничего не получится, если только эти цветы не близкие родственники, объяснил садовод. Я слышал, что у тигров и львов могут быть общие дети, но не верь, если кто-нибудь скажет тебе, что общие дети могут быть у совершенно разных животных. В это верят только глупцы.

Фелисии понравился старый садовод, и одно время она даже думала пойти по его стопам. Тогда она очень остро почувствовала, хотя и не могла бы выразить это словами, что значит обрести в жизни свой маленький круг и найти в нем счастье. А ведь садовод даже ничего не сделал для этого, просто сидел там на своем табурете, жил. Наконец Фелисия собралась уходить — может, ее присутствие мешает ему работать? В дверях она остановилась и попрощалась еще раз. Он сидел и смотрел на нее с грустной улыбкой, которую она хорошо запомнила. Она заторопилась — ей вдруг захотелось подбежать и обнять старого садовода, а это было бы неприлично. Даже много лет спустя она в любую минуту могла вызвать в памяти запах земли, удобрений, снова ощутить влажность теплицы и увидеть старика, ухаживающего за растениями среди птиц и пчел. Как ни странно, через десять лет после того случая она вспомнила о садоводе однажды вечером, проходя на Валькириапласс мимо взвода немецких солдат, ей стало невыносимо грустно, и она заплакала от чувства беспомощности: вот они пришли и топчут землю старого садовода…

В апреле 1947 года Фелисия обзавелась первой парой зябликов. Это оказалось очень просто. Она заметила, что зяблики влетают и вылетают через окно в потолке. Прикрепив к окну палку с привязанным шнурком, она села ждать. Когда зяблики влетели в теплицу, она потянула за шнурок, и окно закрылось. Потом она затянула это окно сеткой, чтобы его можно было открывать для проветривания. Птицы быстро привыкли и свили гнездо на карликовой сосне, что росла в ящике. Когда вывелись птенцы, Фелисия решилась на опыт и сняла с окна сетку, опыт удался. Зяблики улетали и прилетали обратно кормить птенцов. Когда дети покинули гнездо, Фелисия снова затянула окно сеткой. Зимой у нее жили уже семь зябликов. С тех пор она каждый год оставляла у себя столько зябликов, сколько хотела. Но через несколько лет этот порядок нарушился. Некоторые зяблики начали выводить птенцов к Новому году, и Фелисии приходилось доставать корм для новорожденных посредине зимы. Зяблики, которых она отпускала на зиму, возвращались в теплицу весной. Бывало, Фелисия затягивала сеткой окно и весной, и тогда многим зябликам приходилось высиживать птенцов за пределами теплицы. Когда Фелисия входила в теплицу, вокруг нее всегда порхали птицы, садились ей на голову и на плечи. Она устроила для них бассейн в старом медном котле, там они купались. Фелисия погружалась в себя, глядя на купающихся птиц.

Тур Андерссен наверняка подглядывал за ней задолго до того, как она это обнаружила (а когда, интересно, это обнаружили бы другие?). Он случайно услыхал, как она говорила Юлии, что любит работать в теплице, раздевшись догола. В то время Юлия только приехала в Венхауг. Фелисия смутилась, поняв, что садовник, стоявший рядом на коленях и разбиравший свои инструменты, слышал ее слова. Уже вечером она забыла об этом, хотя, по-видимому, именно в тот раз она подала ему мысль начать подглядывать за ней. Фелисия хорошо запомнила его взгляд, взгляд человека, услыхавшего что-то ему непонятное. Может, он считал, что женщина не раздевается догола даже в ванной? Фелисия не читала более скучной книги, чем «Рапорт Кинсея», она нашла ее серой и глупой и не понимала, почему людей занимает вся эта чепуха, которую не следовало ни защищать, ни запрещать. Будь все так на самом деле, она бы сама все давно прекратила. Но на нее произвело большое впечатление то, что многие мужчины считали наготу извращением, нагота была недопустима во время полового акта, затрудняла его, а то и делала вовсе невозможным. По мнению этих мужчин, одна мысль о наготе женщины могла оправдать вмешательство полиции.

Фелисия почти не сомневалась, что Тур Андерссен решил, будто он ослышался, когда она сказала, что часто раздевается в теплице, что ей нравится работать там голой. Или забавляться с птицами. Или просто лежать голой на циновке и читать книгу. Так приятно всем телом чувствовать воздух, напоенный запахом земли и растений, смотреть на зябликов. По ее мнению, таким, только намного больше, должен быть рай — ведь, если верить Писанию, рай находится где-то на земле и его охраняют сторожа. При помощи современного оружия сторожей легко убрать или просто обратить в бегство. Безусловно одно: рай еще стоит на своем месте. Если бы он оттуда исчез, это вызвало бы сенсацию.

Лет через десять эти слова Фелисии о рае и наготе могли бы послужить основанием для предъявления ей обвинения. Правда, не исключено, что кто-нибудь счел бы, что сии неучтивые слова имели педагогический смысл — просто ее неверно ПОНЯЛИ, — они ни при каких обстоятельствах не были рассчитаны на посторонние уши, а потому это следует рассматривать как смягчающее вину обстоятельство. Фелисия не ограничилась тогда только этими намеками, она, можно сказать, передала слово Эрлингу, продекламировав его непристойное стихотворение, написанное им по заказу к одной свадьбе, за которое ему заплатили десять крон. Стихотворение называлось «На свадьбу Кристины и Нильса в Му-и-Ране», и о его содержании, превосходно подходившем к этому событию, можно было судить по таким строчкам: «Нильс и Стине докажут делами то, о чем не скажешь словами». Это стихотворение имелось лишь в одном рукописном экземпляре, не считая того, который был отослан в Му-и-Рану. Родилось оно на свет потому, что у кого-то в Му-и-Ране был сын по имени Нильс, и этот Нильс должен был жениться на Кристине. Понимаешь, Юлия, родители написали твоему отцу и попросили его сочинить стихотворение к свадьбе их сына. В письмо была вложена десятка. Если этих денег оказалось бы много, они просили вернуть лишнее в виде почтовых марок. И Эрлинг не мог устоять перед соблазном, он сочинил стихотворение и вернул десятку в Му-и-Рану.