Оборотень

— Я знаю, что вы никогда не говорили обо мне, — прошептала Фелисия.

— Нам это не нужно. Мы обуздали в себе Оборотня. Стейнгрим тоже видел и знал его, но обуздать не смог, и в конце концов Оборотень победил его. А сейчас послушай историю о человеке по имени Коре Сваберг. Оборотень был совсем рядом с ним, и он должен был разглядеть его, однако не разглядел. Такие сходят с ума. Многие не видят или не слышат Оборотня, и он отравляет их.

Однажды вечером, тогда я еще жил в Осло, мы с Коре Свбергом засиделись у меня за беседой. Он ушел за полночь, и я решил немного проводить его. Была тихая, светлая, летняя ночь. Сваберг рассказал мне, что его жену соблазнил психиатр, которого она посещала из-за какого-то нервного расстройства, не помню, что именно у нее было. Не знаю, замечала ли ты, что мы бываем совершенно беспомощны перед такими случайными исповедями? Нас это не касается, и нам не приходит в голову, что нас обманули и на самом деле все было совсем не так. Ведь мы не знаем людей, о которых идет речь. Если у нас и мелькают кое-какие подозрения, мы отмахиваемся от них, потому что сама история нас не интересует. Я не сомневался, что Сваберг говорил правду и, конечно, вскоре забыл бы обо всем, если б этот психиатр не был так знаменит. Я мог бы пересказать тебе эту историю, но плохо помню ее.

Сваберг пытался привлечь психиатра к ответу, но безуспешно. Врачи горой стоят друг за друга, сказал он. Они могут творить что угодно, но никому не удастся призвать преступника к ответу. Я только поддакивал ему и, помню, немного удивлялся, что он мне все это поведал. Мы с ним не были близкими друзьями. И если он не смог привлечь преступника к ответу, он оказал своей жене медвежью услугу, рассказав об этом случае.

У меня еще тогда возникло сомнение — фру Сваберг была уже не первой молодости. Правда, немолодые женщины тоже бывают достаточно привлекательны. Но фру Сваберг не относилась к их числу. Психиатра я знал по рассказам и в лицо. Трудно было поверить, чтобы он вообще стал прибегать к уловкам, чтобы обольстить женщину.

Позже эта история все-таки заинтересовала меня, и я начал прислушиваться, когда при мне произносилось имя этого психиатра. Оказалось, что он всегда хорошо ладил с пациентами, особенно с женщинами. Такой у него был дар. Женщины просто обожали его. Но ссылаться в суде на такое обстоятельство было бы опасно. Суд могли бы насторожить подобные показания в пользу обвиняемого. Моральные люди считают, будто аморальные набрасываются на женщин за любой дверью, даже если те лежат в холерном бараке. Но такое, скорее, характерно для сексуально озабоченных личностей, размахивающих знаменами морали.

Прошло года два, прежде чем мы со Свабергом встретились снова. Ничего особенного я не заметил в нем и на этот раз, правда, теперь у меня уже зародились определенные подозрения, потому что в его новой истории негодяем оказался другой врач. Сваберг сказал мне об этом мимоходом и сразу переменил тему разговора, но у меня появилось чувство, что он как-то внутренне напрягся. А может, мне только показалось, что в нем появилась какая-то неуверенность, не помню. Во всяком случае, после этой встречи я вспомнил, как кровожадно нападал на врачей Лев Толстой в «Крейцеровой сонате» и в «Анне Карениной», он называл их низкими людьми, нарочно выбравшими себе профессию, которая позволяла им видеть женщин голыми да еще брать за это деньги. Возможно, Толстому и в самом деле кое-что приоткрылось, если только он писал это не в сексуальной горячке. Наши болезни гнездятся не в верхней одежде, и даже не в брюках, и если Толстой в своем помрачении хотел что-то сказать, то, очевидно, что женщине подобает скорей умереть, чем лечиться у мужчины. Как тебе известно, гинекологов-женщин у нас нет, и это тоже как будто находится в противоречии с чувством стыда, которое следует защищать, даже если речь идет об анатомическом театре.

Словом, на этот раз Сваберг удивил меня. Как-то зимним вечером я встретил одного знакомого музыканта. Это было примерно в том году, когда мы с тобой познакомились. После концерта музыкант был во фраке и в теплом пальто с поднятым воротником. Из-за сильного ветра он не говорил, а кричал, снег вихрями кружился над мостовой. Музыкант пригласил меня к себе выпить и поговорить. Мы свернули в боковую улицу — там было потише — и прошли мимо подъезда, где, прижавшись к стене, стоял какой-то человек. Борясь с ветром, я мельком взглянул на его бледное лицо. Оно показалось мне странным, но погода не располагала к размышлениям. Через несколько минут мы были уже у музыканта.

Жена ждала его с бутербродами, мы немного выпили.

— Ты знаешь, Сваберг опять стоял в подъезде. В такую-то погоду! — сказал музыкант жене.

Она, не отвечая, пожала плечами.

— Сваберг? — переспросил я. — Так это был он? То-то он показался мне знакомым! А что с ним?

И тут я узнал всю историю. У Сваберга уже давно начали проявляться некоторые странности, но долго никто не понимал, что он просто сошел с ума. Он никого не задевал, и у посторонних не было повода, чтобы вмешаться. Жил Сваберг на той же улице, почти напротив того подъезда, откуда он вел свои наблюдения. Если кто-нибудь входил в подъезд, где была его квартира, он подходил поближе и смотрел на свои окна. Потом перебегал через улицу и взлетал по лестнице. Его жена жила как в аду, он постоянно обыскивал квартиру, надеясь обнаружить ее любовников. Много лет все верили, что жена обманывает его, только считали, что ему не стоило оповещать об этом всю улицу. Наиболее скептические и бывалые люди прибавляли также, что дыма без огня не бывает, хотя фру Сваберг всегда очень осторожно обращалась с огнем.

Я пришел к мысли, — продолжал Эрлинг, — что когда-то она ему изменила. И он придумал эти истории с врачами просто потому, что не мог носить все в себе, а потом это выплеснулось наружу. Не уверен, что он был по-настоящему сумасшедший. Ты же видела, к примеру, меня…

Однажды я рассказал про Сваберга одному психиатру. Он сказал:

— Можно подумать, что ты прочитал его историю болезни. В настоящее время он лежит у нас в клинике.

— С каким диагнозом?

— У него одна из душевных болезней, которые обычно сопровождаются бредовым состоянием. По-моему, это осложне-ниє после повреждения могза, определить которое мы не можем. Мы называем такие осложнения бредом на почве ревности.