Незнакомец

– И поэтому вы кричите на судей…

– На выездных матчах, – перебил его Кэл. – Я считаю, что дома нужно использовать свои преимущества. А на выездных матчах, конечно, говоря по‑научному, это необходимо для поддержания баланса. Если просто стоять молча, можно навредить самим себе.

Адам посмотрел в сторону.

– Что?

– Ничего.

– Нет, вы скажите. Вы же адвокат? Постоянно участвуете в противоборствах.

– Да, участвую.

– И делаете все, что в ваших силах, чтобы воздействовать на судью или защитника противной стороны.

– Да.

– И что?

– Ничего. Я вас понял.

– Но вы со мной не согласны.

– Мне правда совсем не хочется вступать в дискуссию.

– Но ситуация предельно ясная.

– Ясная.

– Так в чем же дело?

Адам поколебался, но потом решил, что почему бы и нет.

– Это всего лишь игра, Кэл. Домашнее преимущество – ее составляющая. Потому‑то часть матчей и играется дома, а часть – на выезде. Так соблюдается баланс. По‑моему – и это мое сугубо личное мнение, – вы защищаете нечестное поведение. Лучше просто оставить все как есть – неправильные свистки и прочее. Для ребят это будет лучшим уроком, чем освистывание судьи. И если мы проиграем еще одну или две игры за год, в чем я сомневаюсь, то это невысокая цена за соблюдение приличий и достоинство. Вам так не кажется?

Кэл Готтсман начал обрабатывать полученную информацию, когда из раздевалки вышел Томас. Адам протянул руку и сказал:

– Не беда, Кэл, это всего лишь мое мнение. Извините меня, лады?

Адам заторопился к машине, следя краем глаза, как сын пересекает поле. Походка становится особенной, когда человек удовлетворен победой. Томас держался прямее, шаг был пружинистый, лицо чуть не светилось. Адам знал, что он не хочет предаваться торжеству, пока не окажется в машине. Томас помахал рукой нескольким приятелям, тонкий политик. Райан держался в тени, а вот его брат вполне мог стать мэром этого городка.

Томас забросил спортивную сумку на заднее сиденье. Резкий запах пропотевших «доспехов» пошел в газовую атаку. Адам опустил стекла. Это немного облегчило положение, но недостаточно, особенно после игры в жаркую погоду. Томас дождался, пока они отъедут на квартал от школы, и только тогда позволил себе засиять.

– Ты видел первый гол?

Адам ухмыльнулся:

– Так себе.

– Да. Только во второй раз я ударил слева.

– Это был хороший ход. И победитель тоже мил.

Некоторое время они продолжали в том же духе. Вроде бы хвастовство, но на самом деле нечто совершенно противоположное. С товарищами по команде и тренерами Томас вел себя скромно и сдержанно. Он всегда отдавал должное другим – игроку, который сделал пас, или тому, кто перехватил мяч, – и очень смущался, когда становился центром внимания на спортивной площадке.

Но в кругу семьи Томас чувствовал себя комфортно и давал волю эмоциям. Он любил обсуждать детали игры: не только свои голы, но всю игру – что сказали другие ребята, кто проявил себя хорошо, кто плохо. Дом был для этого безопасной гаванью – семейной цитаделью чести, если хотите. Как бы банально это ни звучало, именно такой должна быть семья. Томас говорил свободно, ему не нужно было беспокоиться, не выглядит ли он хвастуном, задавакой или еще кем в том же роде.

Едва Томас переступил порог, Коринн крикнула:

– Он дома!

Герой дня небрежно скинул мятую сумку с плеча и оставил ее в прихожей. Позволил матери обнять себя.

– Отличная игра, дорогой.

– Спасибо.

Райан поднял руку, чтобы поздравить брата, и они стукнулись кулаками.

– Что на ужин? – спросил Томас.

– В гриле жарятся маринованные стейки‑юбочки.

– О да.

Стейки Томас любил. Не желая никому портить настроение, Адам дежурно поцеловал жену. Все умылись. Райан накрыл на стол, что означало – Томас будет убирать. На столе стояла вода для всех, для взрослых Коринн налила два бокала вина, а еду выставила на кухонный островок. Каждый взял тарелку и положил себе то, что хотел.

Это был до боли обычный, хотя и приготовленный с любовью семейный ужин, но Адама не покидало ощущение, что под столом тикает бомба. Теперь это был только вопрос времени. Ужин закончится, и мальчики займутся уроками или станут смотреть телевизор, а может, сядут за компьютер или включат видеоигру. Подождет ли он, пока Томас и Райан улягутся спать? Возможно, так и будет. Если не учитывать тот факт, что в последние год или два то он, то Коринн ложились раньше Томаса. Так что Адаму придется отправить старшего сына в его комнату и проследить, чтобы тот закрыл за собой дверь. И только после этого он предъявит жене то, что узнал.

Тик, тик, тик…

Весь ужин Томас удерживал всеобщее внимание. Райан увлеченно слушал. Коринн рассказала, как в Атлантик‑Сити один учитель напился и его стошнило в казино. Мальчишкам понравилось.

– Ты выиграла сколько‑нибудь? – спросил Томас.

– Я никогда не играю в азартные игры, – ответила Коринн, – и тебе тоже не следует этого делать.

Сыновья вылупили глаза.

– Я серьезно. Это ужасный грех.

Теперь оба мальчика качали головой.

– Что?

– Ты иногда такая нудная, – сказал Томас.

– Я не нудная.

– Всегда, когда читаешь нотации, – со смехом добавил Райан. – Хватит уже.

Коринн посмотрела на Адама, ища поддержки:

– Ты слышишь своих сыновей?

Адам пожал плечами. Тему сменили. Адам не помнил на какую. Ему было трудно сосредоточиться. Он будто смотрел киномонтаж своей собственной жизни – о счастливой семье, которую они с Коринн создали. Вот они ужинают и наслаждаются обществом друг друга. Он почти видел, как камера медленно объезжает стол, выхватывая лица, показывая спины. Это была такая обычная картинка, такая затасканная, такая совершенная.

Тик, тик, тик…

Получасом позже на кухне был наведен порядок. Мальчики отправились наверх. Как только они скрылись из вида, улыбка сошла с лица Коринн. Она повернулась к Адаму:

– Что стряслось?

Забавно, когда подумаешь об этом. Он прожил с Коринн восемнадцать лет, видел ее в самых разных состояниях и настроениях; испытал на себе все ее эмоции. Он знал, когда к ней подойти, когда лучше держаться подальше, когда ее нужно обнять или сказать доброе слово. Он знал ее настолько хорошо, что мог заканчивать за нее фразы и даже додумывать мысли. Он знал о ней все.

И в этом, подумал он, нет ничего удивительного. Он изучил свою жену так досконально, что выдвинутое незнакомцем обвинение не казалось ему абсолютно невероятным.

И все же вот этого он не предугадал. Он не понимал, что Коринн тоже легко прочитывает супруга, и, несмотря на все его старания не выдать своей тревоги, она поняла: мужа что‑то сильно расстроило, и это не обычная мелкая неприятность, нормальная вещь, а нечто крайне важное – возможно, даже роковое.