Юнец со стоном уперся ладонями в тощие бедра, на которых болтались брючки:
– Ну, неделю. Или около того. Слушай, не задерживай, за тобой уже очередь.
– Хм. Я в него заглядывал. Он почти пустой – лишь несколько бутылок да старые газеты. Ты не знаешь, кто его заказывал?
– Нет.
– Вижу, тут у тебя над прилавком камера наблюдения. Вроде она должна захватывать и этот контейнер под окнами?
– Тебе виднее…
– Если у вас сохранилась запись с пятницы, я бы хотел ее просмотреть.
– Позвони завтра, когда здесь будет Тоббен.
– Тоббен?
– Хозяин.
– У меня другое предложение: звякни этому Тоббену прямо сейчас и попроси разрешения отдать мне пленку. Как только я ее получу, мигом испарюсь.
– Да ты оглянись! – начал кипятиться юнец, и прыщи его зарделись еще ярче. – Нет у меня сейчас времени искать какую‑то видеозапись.
– Что ж, – не сдавался Харри, так и не пожелав оглядеться, – тогда, может, после закрытия?
– Мы работаем круглосуточно. – Юнец страдальчески закатил глаза.
– Я пошутил, – сказал Харри.
– Вот как, тогда ха‑ха, – по‑прежнему сонным голосом парировал парень. – Будешь подкупать или как?
Харри отрицательно мотнул головой. Глядя ему за плечо, юнец громогласно возвестил:
– Касса свободна!
Тяжело вздохнув, Харри повернулся наконец к очереди, потянувшейся было к прилавку:
– Касса не свободна. Я сотрудник полиции Осло. – Он продемонстрировал свое удостоверение. – Этот человек арестован, поскольку не видит разницы между словами «покупать» и «подкупать».
Как уже говорилось, иногда Харри бывал чересчур уж брюзглив и капризен. Тем не менее сейчас реакция очереди его вполне удовлетворяла – он любил, когда ему улыбались.
Однако вовсе не такой улыбкой, которая, по‑видимому, входит в круг обязательных учебных предметов для тех, кто хочет стать пастором, политиком либо агентом похоронного бюро. Разговаривая, они улыбаются глазами. Данное обстоятельство придавало господину Сандеманну из похоронного бюро Сандеманна столько участия и сердечности, что вкупе с температурой, царящей в майорстуанской кладбищенской церкви, это заставляло Харри время от времени непроизвольно вздрагивать и ежиться. Он осмотрелся по сторонам. Два гроба, стул, венок, похоронный агент, черный костюм, лысина с зачесом.
– Она выглядит так красиво, – говорил Сандеманн. – Такая спокойная. Умиротворенная. Торжественная. Вы, вероятно, член семьи?
– Не совсем.
Харри показал свое полицейское удостоверение в тайной надежде, что сердечность предназначена лишь родным и близким. Как выяснилось, он ошибался.
– Трагично, когда столь юная особа покидает нас подобным образом.
Пожимая ему руку, Сандеманн продолжал улыбаться. Пальцы у похоронного агента оказались необычайно тонкими и гибкими.
– Мне необходимо осмотреть одежду, которая была на покойной, когда ее обнаружили, – начал Харри. – В похоронном бюро мне сказали, что ее забрали сюда.
Сандеманн кивнул, достал белый пластиковый пакет и пояснил, что носит вещи с собой на случай, если появятся родители либо иные родственники и ему придется срочно их отдать, предварительно выписав квитанцию. Харри попытался обнаружить карман в черной юбке, однако тщетно.
– Ищете что‑то определенное? – самым невинным тоном поинтересовался Сандеманн, заглядывая Харри через плечо.
– Дверной ключ, – сказал Харри. – Вы ничего не находили, когда… – Харри покосился на гибкие пальцы Сандеманна, – когда ее раздевали?
Сандеманн прикрыл глаза и покачал головой:
– Под одеждой у нее не было ничего. Разумеется, если не считать фотографии в одной из туфель.
– Фотографии?
– Да. Странно, не правда ли? Наверное, у них такой обычай. Она по‑прежнему лежит там, в туфле.
Харри достал из пакета черную туфлю на высоком каблуке, и в сознании его вдруг вспышкой промелькнуло: стоя в дверях, она встречает его. Черное платье, черные туфли, алые губы. Ярко‑алые губы.
Помятая фотография оказалась снимком женщины с тремя детьми, сидящей на пляже. Какое‑то курортное местечко в Норвегии. На заднем плане – заглаженные морем скалы и сосны.
– Из родственников кто‑нибудь пришел? – поинтересовался Харри.
– Только ее дядя. Разумеется, в сопровождении одного из ваших коллег.
– Разумеется?
– Ну да, я так понял, что он отбывает наказание?
Харри промолчал. Сандеманн склонился вперед, изогнув спину так, что его маленькая головка оказалась ниже уровня плеч, придавая ему поразительное сходство с грифом.
– Интересно бы знать за что? – Свистящий шепот сродни резкому птичьему крику еще более усугублял сходство. – Я имею в виду, ему ведь даже не позволили присутствовать на похоронах.
Харри кашлянул:
– А я могу ее видеть?
Сандеманн был явно разочарован; тем не менее он сделал учтивый жест, взмахом руки указывая в сторону одного из гробов.
Как всегда, Харри поразило, насколько работа профессионалов способна приукрасить труп. Анна и впрямь выглядела умиротворенной. Он дотронулся до ее лба. Все равно как если бы он коснулся мрамора.
– Что за ожерелье у нее на шее? – спросил Харри.
– Золотые монеты, – сказал Сандеманн. – Принес с собой ее дядя.
– А это что? – Харри поднял толстую пачку сотенных купюр, перехваченных широкой коричневой резинкой.
– Такой уж у них обычай, – повторил Сандеманн.
– У кого это «у них»?
– А вы разве не знали? – Наконец‑то и узкие влажные губы Сандеманна растянулись в подобие улыбки. – Ведь она из цыган.
Почти за всеми столиками в кафе Полицейского управления было многолюдно и шумно. Кроме одного. Харри прошел прямиком к нему.
– Со временем тебя начнут здесь узнавать, – бросил он вместо приветствия.
Беата, не оценив иронии, вопросительно посмотрела на него снизу вверх, и Харри подумал, что между ними гораздо больше общего, чем ему казалось поначалу. Усевшись, он положил на стол перед девушкой видеокассету.
– Это запись из магазинчика «Севен‑элевен» напротив банка, сделанная в день ограбления. И еще одна – за прошлый четверг. Посмотри, может, отыщешь что‑нибудь интересное.
– Ты имеешь в виду, посмотреть, не заходил ли туда грабитель?
Беата с трудом ворочала языком – рот был набит хлебом и печеночным паштетом. Харри отметил про себя, что на столе перед ней лежит пакет с захваченными из дома бутербродами.
– Ну, хотелось бы надеяться, – уклонился он от прямого ответа.
– Да уж, – подтвердила девушка и сделала мучительное усилие, стараясь проглотить то, что жевала. От напряжения на глазах у нее даже выступили слезы. – В девяносто третьем при ограблении на Фрогнере отделения «Кредитного банка Кристиании» налетчик принес с собой пластиковые пакеты для денег с рекламой фирмы «Шелл». Мы тут же проверили видеозапись с камеры наблюдения на ближайшей бензозаправке «Шелл», и оказалось, что он купил пакеты именно там за десять минут до ограбления. Он был в той же самой одежде, но без маски. Полчаса спустя мы его уже арестовали.
– Мы – десять лет назад? – вырвалось у Харри.
Лицо Беаты вспыхнуло мгновенно, как сигнал светофора. Схватив очередной ломтик хлеба, девушка попыталась укрыться за ним.
– Я имела в виду, мой отец, – пробормотала она.
– Извини, я не хотел.
– Ничего страшного, – последовал быстрый ответ.
– Ведь твой отец, он же…
– Погиб, – сказала она. – Уже давно.
Харри сидел, сосредоточившись на собственных ладонях, и невольно прислушивался к тому, как жуют окружающие.
– А зачем ты принес еще и запись, сделанную за неделю до ограбления? – спросила Беата.
– Контейнер, – односложно откликнулся Харри.
– Что за контейнер?
– Я позвонил в Службу уборки мусорных контейнеров и навел справки. Его заказал в четверг некий Стейн Сёбстад, проживающий на Индустри‑гате. На следующий день контейнер был доставлен на оговоренное место прямо перед окнами «Севен‑элевен». В Осло проживают два Стейна Сёбстада, и оба заявляют, что не заказывали никакого контейнера. Я считаю, что налетчик позаботился об установке контейнера именно в этом месте, чтобы он перекрывал обзор из окон магазина и камера слежения не смогла бы зафиксировать его, когда он будет выходить из банка и пересекать улицу. Если в тот день, когда был заказан контейнер, он побывал в «Севен‑элевен», чтобы еще раз все хорошенько проверить, то, вполне вероятно, на записи мы сможем увидеть человека, поглядывающего на камеру, а также из окна в сторону банка, чтобы прикинуть угол съемки, ну и все такое.
Комментариев нет