– Анискин, – объявила Поливанова, как бы призывая подругу разделить ее восторг, – я ж тебе говорю, Анискин!
– Так что сам я на пенсию, на пенсию выхожу! – И полковник длинно вздохнул. – Стар стал и немощен. Не гожусь в дело.
На вид ему было лет тридцать восемь.
– Половлю рыбку, летом в Астрахань с мужиками подамся, а к осени устроюсь вратарем куда‑нибудь, авось возьмут. Мань, там, в издательстве вашем, вратари не нужны, не знаешь?..
– Почему вратарем? – не утерпела Митрофанова.
– А кем же еще?
– Вы… спортом занимаетесь?
– Он говорит, что будет охранником на воротах, – перевела Поливанова с удовольствием, – то есть вратарем!.. Ну что? Закончил свое сканирование?
– Да тебя чего сканировать, жаль моя!.. Сидела ты дома, как пить‑дать, ахинею свою писала, когда подруга твоя на пороге нарисовалась…
– А вот и не писала я ахинею!
– Значит, в окно глядела, вся в печали! А в печали ты пребывала, потому что приложил тебя сегодня кто‑то. Серьезно, между прочим, приложил!
Тут вдруг полковник заговорил совершенно иным тоном, как будто в раздолбанном вертящемся кресле на его месте появился новый человек, деловой, раздраженный и недовольный. Митрофанова уставилась на него – нет, на вид все тот же!..
– А я тебе сто раз говорил – найми охранника! Говорил? Или не говорил?
– Игорек…
– Не Игорек, а ваше высокоблагородие! Лезешь вечно незнамо куда, и тебя каждая собака в лицо знает!.. А ненормальных пруд пруди! Где тебя хоть приложили‑то?
– В книжном магазине «Москва».
Тут он удивился:
– Чего это они недоглядели?..
– Ты мне лучше скажи, ваше высокоблагородие, а ты откуда знаешь, что меня сегодня… приложили?..
Он махнул рукой:
– Царапина за ухом, свежая совсем. Когда я тебя щупал, ты за бок схватилась и поморщилась, больно я тебе сделал. И очки на одну сторону скособочились, а поменять ты их не догадалась, конечно. Если б вчера приложили, ты бы утром на себя в зеркало посмотрела и увидела очки скособоченные!.. А сегодня тебе среди дня в зеркало смотреть резону не было – ты утром уже это делала, чего там опять рассматривать! Я же тебя всю жизнь знаю!
Тут он повернулся к Митрофановой и объяснил, опять поменяв тон:
– Манин дедушка в Сафонове домик держал. Как раз через улицу от нашего. Манин‑то дед ученый инженер был, а мой‑то все больше плотник. И моя бабушка Женя Маниной бабушке Антонине Федоровне по дому помогала, когда Маня только родилась и в коляске в палисаднике спала. Помню, марлицей такой ее занавешивали от комаров, а мне все интересно было, что там такое! Я тогда еще не знал, что это Маня!.. Ну, и потом тоже!.. Так что мы с ней, считайте, с рождения вместе. – Он вздохнул, как бы отдавая должное ностальгическим воспоминаниям. – Чаю, может, согреть? Он, конечно, паршивый, чай‑то, но все лучше, чем всухую сидеть! А ты чего на ночь глядя приехала, Манюня? Хочешь, чтоб я злодея нашел, который тебе по печени съездил?..
– Ты что, Игорек, ваше высокоблагородие, то есть! – возмутилась Маня. – Стану я из‑за такой ерунды ездить!..
– Вот и я говорю, не станешь! Тогда что случилось? Или у подруги несчастье? – Он вдруг повернулся всем телом, и его темные глаза вцепились в Митрофанову. Вцепились и не отпускали. – Она‑то к тебе прямо из спортзала прибежала! И сумку, вон, в реке купала! Вы зачем сумку в реке купали, уважаемая?..
– Я уронила, не купала я ничего…
– В реку уронили? – уточнил полковник.
– В лужу…
– Глубокая была лужа, видать.
– Сергея Балашова убили.
Это Маня сказала, и Никоненко кивнул, очень серьезно.
– Я знаю. Ты из‑за него приехала?.. На ночь‑то глядя?
– Из‑за него, Игорь.
Он вздохнул, на этот раз совершенно по‑человечески.
– У тебя с ним амуры, что ли, были?
– Амуров у меня с ним не было никогда, но я его знала. Довольно хорошо. Особенно мы не дружили, он всегда занят очень, в Москве его не застать… было, и у меня дел полно, но тем не менее…
– Тем не менее, – повторил полковник Никоненко. – Тем не менее… Может, чаю?.. Ты из‑за трупа приехала или все же из‑за подозреваемого? Там подозреваемый как раз в вашем издательстве «Прогресс» работает!
– «Алфавит», – подсказала Митрофанова, вся подавшись вперед.
Трудно объяснить, но до самой последней минуты происходившее в этот странный вечер казалось ей… нереальным. Ну, как будто она смотрит спектакль. Действие развивается, куда‑то поворачивает, она то сочувствует, то негодует, то печалится, но вот сейчас зажжется свет, дадут занавес, актеры выйдут на поклон, и все закончится.
Ей казалось так все время – и когда Дэн Столетов рассказывал какую‑то чушь про Берегового и труп в багажнике его машины, и когда выбросил ее на мостовую. И когда шла под дождем, и когда разговаривала с Маней, и даже когда та приволокла ее в неприметное серое здание в центре Москвы, где были погашены огни и только в коридорах горели лампы, и им очень долго выписывали пропуска.
Теперь, когда необыкновенный полковник обыкновенным голосом произнес обыкновенные слова «подозреваемый» и «издательство», связав их друг с другом, и еще с ними, Митрофановой и Поливановой, весь нынешний вечер обрел… реальность.
Спектакль кончился, «занавес дали», только актеры не вышли на поклон – и не выйдут, потому что актеров никаких нет, есть нормальные, живые люди, попавшие в спектакль, и она, Митрофанова, одна из них.
«Кланяйтесь драгоценной Марье Ивановне», как любит выражаться писательница Покровская!..
– Дело громкое, – заявил полковник, – а будет еще громче, как только в телевизоре заблажат!.. На всю страну дело. Одно хорошо – все на месте. Труп и злодей готовый. Так редко бывает. Это всем нам повезло очень. Ну, в смысле, искать никого не надо.
– Игорь, подожди…
– Ты чего приехала, Маня? – очень душевно спросил полковник Никоненко. Так душевно, что у Кати Митрофановой по спине прошел холод. – Ты приехала мне по ушам ездить, что этот ваш, из «Прогресса», не виноват ни в чем?
– Не виноват, – твердо сказала Поливанова. Ласковый тон полковника ее нисколько не напугал.
– А ты откуда знаешь?! Оттуда, что он человек хороший, папу‑маму любит, зарплату на наркоту не спускает и в подъезде лампочки не бьет? Все эти песни нам, сыскарям бесчувственным, известны хорошо, мы на них выросли, можно сказать, как пионеры Советского Союза на песне «Солнечный круг, небо вокруг»! Ты хоть можешь себе представить, что начнется, когда убийство это гребаное телевизор покажет?! Нет, ты можешь или не можешь?!
– Я‑то могу, – твердо сказала Поливанова, – а вот ты можешь себе представить, что Владимир Береговой, обыкновенный компьютерщик из самой обыкновенной жизни, взял да и зарезал… или… как его убили?..
Комментариев нет