– Казармы как казармы. К тому же есть отдельная для бенефициариев[21].
– У тебя все равно лучше.
– Ты хотя бы велел себя побрить.
– А если снова на дакийский берег идти? Бороду, сам знаешь, за день не вырастишь.
Тиресий сбросил одеяло и сел. Судя по тому, что его патлы и борода торчали во все стороны, он в самом деле был только-только из бани. Нестриженый и небритый, Тиресий вполне мог сойти за простолюдина-дака, которых римляне называли коматами, то есть волосатиками. Разве что слишком темен волосом – даки в основном светловолосые да голубоглазые, хотя, с другой стороны – и темноволосых среди варваров на той стороне реки полно – в жилах многих течет кровь полонянок, увезенных даками из приморских колоний.
– Слыхал от Оклация: ты ездил в Берзобис по личному делу. – Тиресий вновь потянулся.
– Да, искал бедняжку Флорис.
– Но не нашел…
– Не нашел. – Приск уселся на соседнюю кровать, где обычно спал Оклаций, шустрый мальчишка из Эска, после войны оставшийся при молодом центурионе в качестве порученца-бенефициария. – Ты недавно с той стороны, все лето на северном берегу пробыл. Что там?
– Так я тебе и сказал! Мои сведения для ушей легата Лонгина.
– Я ехал в Дробету вместе с Лонгином, нас чуть не захватили даки, – бросил Приск небрежно.
– Все равно ты – не он. Меня на такую наживку не возьмешь, – отозвался Тиресий. – Захочет Лонгин, чтобы я тебе рассказал, что знаю, – расскажу. Нет – не тебе, значит, выпало очко Венеры[22].
– Ага! Старой дружбе конец?
– Ну зачем же так сразу – и в мечи? У тебя отличная комната, как я могу с тобой не дружить? – хитро прищурился Тиресий. – Но у меня приказ: сведения лично передать Лонгину. Только ему. Да ты не печалься: у нас на обед шикарная оленина, пока с докладом ходишь к Требонию, как раз прожарится. Так что поторопись.
– Тогда другое скажи: Скирона на той стороне не нашел?
Тиресий отрицательно покачал головой.
Скирон, засланный еще до начала первой кампании на дакийскую сторону изображать римского дезертира, поначалу доставлял важные сведения и даже однажды повстречался прежним соратникам, помог Малышу спастись, а Валенсу передал сообщение о численности дакийской армии. Но потом Скирон исчез, будто в Лету канул. Центурион Валенс, правда, утверждал, что Скирон должен находиться в Пятре Рошие. Да только в этой крепости никого, кроме самого командира да парочки старых коматов, Приск не видел, когда вместе с Адрианом поднялся на Красную скалу. Погиб Скирон? Или ушел на север вместе с другими римскими дезертирами? Или позабыл, зачем его на ту сторону посылали? Ответа не было. Кажется, только старые друзья, особенно Малыш, который Скирону был обязан жизнью, и помнили о нем, пытались найти.
– А где Оклаций?
– Я же сказал: оленину жарит. Ковырялку дать? – Тиресий вытащил из кожаной сумки серебряную зубочистку, закругленную ручку которой использовали для чистки ушей. – Не хочешь? Как знаешь… – И Тиресий принялся ковырять в ухе.
Приск покачал головой: надо же, как тишина на лимесе расхолаживает ребят, вмиг забывают о божественной Дисциплине. Центурион вздохнул еще раз, тяжелее прежнего, и направился к военному трибуну Требонию с докладом.
* * *
– Что?! Лонгин приезжает? С инспекцией! Завтра?! – заорал Требоний, едва услышал новость.
– Завтра утром. Легат собирался выехать с почтовой станции вечером, чтобы внезапно нагрянуть в крепость утром, – выдал центурион заранее приготовленную басню.
– Почему… Почему я узнаю об этом так поздно?! Почему?! – Требоний голосил так, будто ему ткнули раскаленным прутом в мягкое место.
Приск на миг даже растерялся – прежде он никогда не видел военного трибуна в столь расстроенных чувствах: точно девица, у которой соперница увела выгодного жениха.
– Раньше никак не мог – я и так выехал со станции до света, чтобы поскорее сообщить тебе новость!
– Быстрее надо было скакать, быстрее!
Легат уверял, что центуриона ждет благодарность трибуна за предупреждение в виде кошелька, полного монет. Но пока было не похоже, что Требоний подарит Приску даже медный асс.
Военный трибун, начинающий заметно полнеть брюнет лет тридцати, метался по своему таблинию[23], как будто собирался немедленно мчаться верхом куда-то и не находил седла.
Тут дверь отворилась, и в таблиний просочился Фламма. Три года службы не смогли стереть с этого парня налет гражданской расхлябанности. Что и неудивительно: после окончания кампании Фламма быстренько перевелся в писцы.
Бенефициарий положил на стол перед трибуном солидный свиток. Приск с удивлением уставился на старого товарища: обе щеки его были расцарапаны так, будто некая когтистая тварь всадила ему в лицо как минимум десяток когтей и саданула ими сверху вниз. Ранки уже стали подживать, кое-где струпья отвалились, так что вид у бенефициария был еще тот.
– Отчет о поставках зерна, трибун! – доложил Фламма, ныне числившийся при канцелярии.
– К воронам твой отчет! Забирай его и тащи назад! Вели писцам навести порядок в вашем хлеву – чтобы всякий хлам на столах не валялся, документы были сложены в футляры да заперты в хранилищах под замок. Да пусть в святилище приберут, да еще…
Трибун не ведал, что добавить, и лишь махнул рукой, давая понять, что Фламма должен сам сообразить, как именно наводить порядок, и немедленно бежать без оглядки в канцелярию с приказом трибуна. Сам же он нагнулся, совершенно не героически отклячив задницу, и с головой залез в нутро стоявшего в углу дубового шкафа. Судя по тому, как внутри что-то жалобно звякнуло и затем хрустнуло, трибун наверняка лишился парочки дорогих стеклянных кубков.
Потом из шкафа высунулась покрасневшая физиономия трибуна.
– Где весы! – заголосил он. – Я спрашиваю – где весы!
– Пойдем, Фламма, дел много! – Приск подтолкнул бенефициария к двери.
Трибун тем временем во весь голос звал денщика.
– Да нет у нас в канцелярии лишнего хлама, все документы в порядке. Другое дело, что нам зерна опять не довезли. – Фламма, с некоторых пор мечтавший сделаться корникулярием[24], с головой ушел в отчеты и сметы.
– Трибуну не до этого, а у нас есть дела поважнее.
– Какие?
– Поедание жареной оленины и выпивание крепчайшего цекубского вина. А что у тебя с лицом, Фламма? Ручную рысь завел или шлюхе в лупанарии не заплатил?
– Оклаций будет? – мрачно спросил Фламма.
– Разумеется.
– Тогда не приду! – набычился внезапно бенефициарий.
– Это почему же?
– У нас с ним Вторая Пуническая война[25].
– Вторая… что?
– Пуническая война. То есть воюем, пока Карфаген не будет разрушен.
– Фламма, Карфаген был разрушен в Третью. Кто-кто, а уж ты-то должен это знать.
– Значит, Вторая и Третья одновременно.
– И кто же из вас Карфаген?
– Не знаю, – буркнул Фламма и ушел.
Комментариев нет