Латынин помог Борману подняться.
— Ну, вставайте, соколики. Расправили крылышки и полетели.
* * *
Утро следопыты встретили в окопе на передовой линии обороны, босиком, сидя по щиколотку в грязи. Из одежды на них были только плащ-палатки, тяжелые от влаги и грязи. Сквозь густой туман моросил мелкий дождь. Рядом стоял Латынин, держа пленников под прицелом автомата. Он с любопытством разглядывал следопытов, которых просто трясло от страха и холода.
— Ну и лето! Все, воспаление легких с гарантией, — заныл Чуха, шмыгая носом.
— Обстановочка! — тоскливо ответил сидевший рядом Череп.
— Спирт, ты думаешь о том же, что и я? — спросил Борман.
Спирт многозначительно кивнул:
— Если бы мне башку не расквасили, я подумал бы, что сплю. А так уж больно реальный натюрморт вырисовывается.
Череп закрутил башкой, ошалело таращась то на одного, то на другого.
— Я в толк не могу взять, где мы и что происходит?
Борман, стараясь держать себя как можно более спокойно, пояснил:
— Напрягись и постарайся понять — мы, как бы это так помягче сказать, в прошлое попали.
— В какое прошлое?
— В какое?! В наше что ни на есть прошлое, отечественное. И, судя по всему, самое героическое и боевое.
Череп затряс головой.
— Это что, как в кино, раз — и все?
— Я не знаю, как в кино, а это как в жизни. Раз — и все!
— Ой, блин… Я понял. Попали, — запричитал Чуха.
Латынин передернул затвор автомата.
— Разговорчики!
За его спиной появился старшина.
— Встали, хлопцы, и пошли за мной. Командир ждет.
Следопыты гуськом по свежевырытым окопам, хлюпая босыми ногами по холодной грязи, поплелись за старшиной. С удивлением они рассматривали новый для них мир. У пулеметных гнезд, у мест для стрельбы из окопа, у входов в землянки стояли и сидели плохо одетые бледные худые красноармейцы. Кто-то из них курил, провожая безразличным взглядом следопытов, кто-то просто спал, прислонившись спиной к стене окопа, кто-то завтракал, хлебая из котелка, — словом, текла обычная фронтовая жизнь, которую следопыты с детства видели во многочисленных фильмах о войне.
Наконец-то впереди показался знакомый блиндаж. Сейчас он был цел и невредим. Емельянов приподнял камуфляжную сетку, пропуская их внутрь. Следопыты переглянулись и не без трепета вошли. Это было действительно страшно — оказаться в том месте, куда скоро должна была прилететь смерть.
* * *
За столом сидел военный средних лет, в кожаной тужурке, бледный, небритый, с грязной бинтовой повязкой на голове. Следопыты сразу узнали политрука Карпенко. Его военный билет они рассматривали у костра.
Борман не без содрогания перевел взгляд на тяжелую кобуру с хорошо знакомым наганом. Невольно он обратил внимание на то обстоятельство, что в блиндаже нет женщины, отчего у него на душе сразу стало легче — значит, взрыв произойдет не сейчас. Он хорошо запомнил обстановку в разрытом блиндаже. В нем будут убиты политрук Карпенко, медсестра и четверо рядовых красноармейцев без оружия.
Политрук посмотрел на вошедших усталыми глазами.
— Вы кто такие? Фамилии? Часть? Почему в таком виде? Драпали, сволочи?
Борман сделал шаг вперед.
— Простите, мы… Как бы сказать… Это покажется бредом, но мы ваши потомки. — Затем Борман чуть более уверенно и с пафосом добавил: — Мы из будущего.
Карпенко и Емельянов переглянулись. Политрук нервно постучал ладонью по столу.
— М-да… Где это, парень, тебя так шандарахнуло? Советую прийти в себя.
Борман продолжал настаивать, хотя понимал нелепость ситуации:
— Это правда. Война давно кончилась. Мир давно.
Наступила пауза. Борман покосился на стоящего в проеме двери Емельянова. Карпенко, отведя взгляд в сторону, тяжело вздохнул:
— Мир… Ну и как, мы победили?
Следопыты хором, наперебой загалдели:
— Победили… Сделали гада… Все хорошо будет…
Карпенко оборвал их, резко стукнув кулаком по столу.
— А знаете почему?
— Наше дело правое — враг будет разбит! — Затем Борман, вспомнив, чем заканчивался основной лозунг той эпохи, добавил: — Победа будет за нами!
Карпенко встал из-за стола и подошел ближе к следопытам.
— Правильно, а знаете почему? Потому что каждый должен быть на своем месте. Каждый! Приказ наркома обороны номер двести двадцать семь от двадцать восьмого июля слышали — ни шагу назад?
Следопыты вновь загалдели, пытаясь доказать ему свою правоту, но он стоял, не слушая их. Затем, махнув рукой, оборвал следопытов и повернулся к старшине:
— Емельянов, расстрелять.
Чуха упал на колени.
— Дяденька, да вы что! Дяденька политрук, не надо, вы же советский человек! Я, может, внук ваш!
Череп завороженно посмотрел на Бормана.
— Слушай, они же все давно умерли. Скажи ему, что череп его видел.
Борман прошипел:
— Идиот, рот закрой.
Карпенко с интересом посмотрел на Черепа.
— Чей череп?
В блиндаж вошел красноармеец Елин.
— Товарищ политрук, разрешите? Вот документики их нашли. У озера на берегу лежали. Вещи обгорели, а документы-то целехоньки.
Елин положил документы на стол и, отдав честь, вышел.
Политрук быстро пролистал военные билеты, сверяя фотографии с лицами стоящих в ряд следопытов.
— М-да, двенадцатая стрелковая дивизия… Внук, говоришь? Повезло же мне с родственниками. Так что ты там, красноармеец Власов, про череп говорил?
Борман наступил на ногу Черепу.
— Контузило его, товарищ политрук. Плетет невесть что.
Карпенко понимающе покачал головой.
— Ладно. После вчерашних боев от вашей дивизии практически никого не осталось. Только вы вот. Но это не повод распускать слюни.
Следопыты тихо стояли, пытаясь осознать произошедшее. Карпенко повертел документы в руках.
— Что делать-то с вами? Ладно, пока побудете у меня, потом оформим. Емельянов, отведи во взвод Демина, накорми и найди во что одеть. Да, и Нину к ним направь, пусть осмотрит — контуженные они какие-то. Всё, идите.
Поникшие следопыты поторопились выйти из блиндажа. Политрук их окликнул:
— Куда? Кругом. Документы свои заберите. И советую больше их не терять, a-то головы потеряете.
* * *
Поникшие следопыты некоторое время молча гуськом шли по траншеям за Емельяновым. Иногда то один, то другой вскрикивал — босая нога наступала на острый камень или гильзу. Окопы уходили куда-то в глубину обороны. Первым заговорил Спирт:
— Охренеть, какой расклад… Парни, чего делать будем?
— Я же говорил, не надо было. — Чуха, повернувшись к Борману, сорвался на крик: — Это ты во всем виноват! Зачем ты стрелял в них? Зачем? Я же говорил…
— Не скули, раньше надо было думать. Говорил он. Сам стрелял не хуже других.
— Это чего значит, мы все умрем? — захлопал глазами Череп.
Спирт снисходительно похлопал его по плечу.
— Ну, наконец доперло.
Прислушавшийся к их разговору Емельянов спросил:
— А ты собрался жить вечно?
Комментариев нет