Чуха вздохнул, схватил тощий рюкзак и вытряхнул его содержимое. На землю с глухим лязгом тяжело упали две гранаты РГД-5, пистолет ТТ, затем с веселым звоном посыпались советские ордена и медали. Чуха закрыл глаза, тряхнул головой. Лизнул же совсем чуток, даже вкуса таблетки не почувствовал. Сердце бешено забилось. Он слышал, как приятели говорили, что у некоторых от наркоты съезжает крыша. Кто-то даже в окно сиганул после этого. Друзья шутили — была нелетная погода. Чуха приоткрыл один глаз — на полу лежала только банка сгущенки и объеденная до половины буханка хлеба. Чуха с облегчением вздохнул, схватил продукты и отдернул полог.
После полумрака палатки его ослепило солнце, он споткнулся, упал, снова схватил продукты и побежал к ребятам.
— Пацаны, кто консервы брал? Вот это все, что в рюкзаке осталось.
В качестве доказательства он продемонстрировал банку и буханку хлеба.
— Вчера вечером две банки тушенки оставалось и хлеб целый был.
Борман злобно пнул проржавевшую каску.
— Так, елы-палы, дерьмо история… Вещи надо называть своими именами — не кто брал, а кто жрал. И какая же сука это сделала?
Борман тяжелым взглядом уставился на Черепа. Спирт тоже скосил взгляд на приятеля. Череп отвел взгляд и засунул руки в карманы.
— А что это вы все на меня смотрите?
Борман усмехнулся:
— А на кого нам смотреть?
Спирт взял буханку из рук Чухи и, разглядывая следы глубоких укусов, задумчиво произнес:
— Я слышал, что следы зубов, как и отпечатки пальцев, у каждого индивидуальны.
— Ну и че?
Борман положил руку на плечо Черепу.
— А вот мы сейчас и сравним, кто свои клыки на хлебе оставил. Давай, Череп, куси.
Спирт протянул хлеб Черепу.
— А че, больше в рюкзаке ничего нету? — Череп вздохнул: — Откуда же я знал, что последнее беру. Ночью темно было.
— Ты, дятел, рассказывай, как жрал! Не поедим — так послушаем.
— Да что сказать? Есть хотелось. Мне уже третью ночь поросята жареные снятся. Ну и не выдержал…
Борман махнул рукой. Спирт посмотрел в сторону леса и рассмеялся:
— Шухер, пацаны, наша мамаша идет — молочка несет.
Из лесу на край поляны медленно вышла сухонькая старушка, из тех, кто отсчитывает последние дни вместе с уходящей в Лету русской деревней, чьи соседи кошка Мурка, да дворняга Шарик. Издалека было видно, что женщина устала, но, увидев ребят, она широко улыбнулась, на мгновение сбросив десяток лет. Ее узловатые пальцы крепко держали банку молока.
Чуха, не дожидаясь команды, спрыгнул в раскоп, проворчав:
— Как на работу. Не лень же за пять километров сюда таскаться.
Череп бодро схватил свою лопату и принялся энергично копать, словно не было полуденного зноя.
— А мне так парное молочко нравится. Протеин и все такое.
Борман со вздохом обхватил выступающее из земли бревно и попытался сдвинуть его в сторону, бросив Черепу:
— Спортсмен, блин, старатель, археолог фигов, если бы не ты, может, и не таскалась бы сюда.
С другой стороны бревно обхватил Спирт:
— Да, Череп, когда ты ей ляпнул, что мы археологи, я чуть в окоп не упал. Сказал бы…
Борман резко оборвал его:
— Ладно, все — харе, закрыли варежки. Работаем. И не улыбайтесь, как идиоты.
Отряд усердно принялся демонстрировать работу по поиску и установлению имен павших воинов. Женщина подошла к краю раскопа.
— Устали, сынки? Отдохните. Попейте молочка.
Череп с готовностью отбросил лопату в сторону.
— О, спасибо, мать. Это в самый раз, а то со снабжением тут плохо, военкомат одни консервы присылает.
Борман тихо шепнул Спирту:
— Порекомендовал же ты мне этого идиота — военкомат ему консервы присылает… Его даже в стройбат бы не взяли.
— Ладно тебе. Зато сильный. А что дурачок — так это даже лучше.
Видя, как жадно Череп пьет из банки молоко, Чуха не выдержал и тоже вылез из раскопа.
— Вы коллегам своим оставьте, товарищ младший научный сотрудник.
Борман закатил глаза:
— Еще один актерский талант пропадает.
Череп с неохотой передал банку Чухе и благодарно улыбнулся старушке:
— Спасибо, мать.
— Это вам спасибо, ребята. Жара-то какая. Вам небось на озеро, купаться хочется, а вы тут с утра до вечера… святое дело… Низкий вам от меня и всего народа…
Борман бросил наполовину вытащенное бревно и подошел к женщине, боясь, чтобы никто не сболтнул лишнего.
— Ну что вы, это наш долг. Каждый кого-то на этой войне потерял…
Старушка продолжала:
— Никому они тут не нужны. Ни властям, ни военным. А время ведь идет. Грех это так жить — на костях, в беспамятстве.
Борман вздохнул и скосил глаза в сторону:
— Да, поздно спохватились.
— Удается имена узнать?
— Не всегда. Увы. Но мы надежды не теряем. Сами видите, работы невпроворот.
Борман грустно кивнул на изрезанную поляну, словно жаловался мнимому начальству на непосильные объемы работ.
Женщина сочувственно покачала головой.
— Бои тут жестокие шли. Такие же как вы они тогда были. Дети еще совсем. Погибали, а на их место новые снова шли и шли… Господи…
Старушка протерла краем платка набежавшие слезы. Следопыты, потупив взгляды, разошлись по раскопу, делая вид, что работают, словно боялись посмотреть в эти влажные старушечьи глаза. Женщина не уходила.
— Сын у меня в этих местах погиб, в августе сорок второго года. Написали, что без вести пропал. Кто же тут считал их.
Борман вздохнул:
— Да, очень много незахороненных. Так вот погиб человек, и не узнал бы никто, если бы не мы.
— Ему перед отправкой на фронт восемнадцать исполнилось. Друзья на совершеннолетие портсигар подарили. Дарственная надпись на нем была: «Дмитрию Соколову на долгую память…», а вот как вышло. Я вот думаю, что по этой вещи его опознать можно было бы.
В разговор встрял Спирт:
— Мать, не волнуйся, сделаем все возможное и невозможное. Если найдем такой портсигар — обязательно сообщим.
— Вы уж постарайтесь. Вы последняя надежда. Мне уж самой умирать. Хочу уйти спокойно.
Борман, выражая всем лицом сочувствие, важно кивнул:
— Слово даем, все, что в наших силах, сделаем.
Спирт ковырнул лопатой песок.
— Из-под земли достанем портсигар. А из чего он сделан был?
— Простой, железный.
— Жаль, что железный: теперь одна ржа от него осталась. Эх…
Борман вернулся к раскопу, явно давая понять недогадливой старушке, что пора и честь знать. Следопыты копали, не поворачивая голов в ее сторону.
— Ладно, не буду вам мешать. Пойду.
Женщина, вытерев слезы, пошла к лесной тропинке. Борман с облегчением вздохнул:
— Прощайте.
Череп помахал ей рукой:
— До завтра, мать.
Старушка, перед тем как скрыться за деревьями, обернулась и перекрестила ребят. Когда ее сгорбленная фигура окончательно скрылась в лесу, Борман вогнал лопату в землю:
Комментариев нет