Мусорщик

— Н-нет, не продал. Но у меня уже есть покупатели.

— Шаров, поди? — спросил банкир.

— Да, — ответил Сашка, вспоминая фамилии на выброшенных конвертах, — Шаров и Пилипчук.

— Пустое, голубчик. Голодранцы оба. Я их цену всегда перебью. Вас, простите, как величать?

— Владимир Григорьевич.

— Очень приятно. Сейчас можете подъехать ко мне?

— Сейчас? Пожалуй, смогу.

— Ну так я вас жду с нетерпением. В хорошем состоянии ваш альбомчик?

— В отличном, — весело ответил Зверев и подмигнул Обнорскому. — Но я беру только долларами.

— Ой, проблема, — с иронией протянул банкир. — Ну да ладно, может, займу у кого до получки. Вы приезжайте, я вас жду.

— Но я, Аркадий Васильевич, не один приеду.

— Вы что же, мне не доверяете? — изумленно произнес Медынцев. — Помилуйте, голубчик… это нонсенс.

— Береженого, как говорится…

— Ну, как знаете. Приезжайте хоть втроем. Внизу вас встретят и сразу проведут ко мне. Непременно.

* * *

Белый мраморный пол холла сиял. Логотип банка, врезанный в пол в центре холла, тоже сиял. Очевидно, он был отлит из бронзы, но здесь, в мире Больших Денег, казался золотым. После духоты улицы, после бензинового чада, посетителя встречали прохлада и доносящееся откуда-то негромкое пение птиц… Почти рай! Где-то посреди этого рая сидел господин Медынцев. Человек со скромной визитной карточкой. Коллекционер предметов эротического искусства.

Зверев в таких шикарных интерьерах никогда не бывал — в 1991-м, когда его закрыли, их еще просто не существовало. Он с интересом посматривал по сторонам. К животу прижимал купленную пять минут назад книгу А.Кивинова «Охота на крыс». Завернутая в плотную бумагу, она вполне исправно играла роль старинного альбома.

Через зал к Обнорскому и Звереву уверенно шел молодой спортивный мужчина с «ценником» на лацкане пиджака.

— Господин Борисов? — спросил он, подходя.

Зверев кивнул, и мужчина озарился белоснежной улыбкой. Сразу стало очевидно, что он несказанно рад приходу господина Борисова. Он восхищен. Он в восторге. Он давно ждал прихода господина Борисова в банк.

— Прошу вас следовать за мной. Аркадий Васильевич просил немедля к нему.

— Да, — брякнул Обнорский, тараща глаза, — давайте не будем медлить ни минуты. А будем заместо этого ковать железо, пока горячо.

Мужчина с «ценником» тонко улыбнулся, показывая, что он понимает и ценит юмор. Они пошли. Они пошли средь прохлады и пения птиц. По мраморной лестнице с ковровой дорожкой (на каждой площадке — логотип банка) мимо охраны, мимо огромных окон с видом на Неву, мимо огромных ваз с изящными букетами — наверх. Наверх! Наверх! Туда, где на белоснежном облаке сидит комендант этого рая. Или почти рая. Коллекционер. А может, спонсор и даже меценат… это вам не хрен собачий!

Он живет там, за золотыми вратами, куда простым смертным вход категорически запрещен… Но Зверев и Обнорский все же вошли. Человек с «ценником» затворил за ними врата.

Аркадий Васильевич Медынцев был полон, румян и «прост». Даже внешне он производил впечатление любителя выпить, закусить, посидеть в хорошей компании и, разумеется, с женщинами. Про таких говорят: жизнелюб. Его кабинет был огромен и, в отличие от модернового оформления остальных помещений, обставлен антиквариатом. Единственное, что нарушало гармонию, — компьютер да несколько телефонных аппаратов на приставном столике.

— А сколько вам Шаров предложил, голубчик вы мой? — азартно спросил Медынцев, как только Зверев и Обнорский появились на пороге.

— Э-э… — сказал Сашка, — видите ли, Аркадий Василич…

— Да вы не смущайтесь. Я все равно больше дам. Шаров — прощелыга. И Пилипчук — прощелыга. Мамука — тоже прощелыга… Жук!

— А вы — коллекционер? — спросил Зверев.

— А я — коллекционер! Я за стоящую вещь денег не жалею.

— Шаров говорил, что у вас уже есть один альбом, — вставил Зверев.

— Дурак он, ваш Шаров. У меня их уже два, — ответил Медынцев и ткнул пальцем в живот Звереву, в «Охоту на крыс». И захохотал. — А хотите посмотреть мой альбомчик?

— Очень хочу, — ответил Сашка совершенно искренне.

— Ну-с… извольте. А Шаров пусть подавится. И Пилипчук пусть подавится.

— А Мамука? — спросил Обнорский.

— И Мамука пусть подавится от зависти.

Банкир поманил Андрея и Сашку пальцем и двинулся в глубь кабинета, к столу. Даже спина банкира излучала кайф коллекционера, которому выпала возможность похвастаться коллекцией. Обнорский слегка толкнул Зверева в бок и подмигнул. Но Сашка не ответил. Он был напряжен, он стоял на пороге разгадки той тайны, что мучила его уже четыре с лишним года.

Медынцев достиг огромного массивного стола на гнутых ножках в резьбе и позолоте, обогнул его и сел в кресло.

— Ну-с, господа… не терпится мне посмотреть вашу вещицу, но… не будем торопиться. Ибо предвкушение удовольствия бывает выше самого удовольствия.

Банкир выдвинул ящик стола из правой тумбы и достал бордовый томик, вложенный в прозрачный полиэтиленовый футляр. Зверев узнал его сразу. Мгновенно пересохло в горле. Сашка вспомнил даже некоторые непристойные рисунки и — как будто услышал — страстный Настин шепот: выбирай сюжет, удалец… И шорох шелка, скользнувшего к ее ногам. И увидел ослепительную наготу Настиного тела… Он все вспомнил.

— Вот, — сказал Медынцев торжественно, — можно сказать: жемчужина моей коллекции. А Мамуке — хрен на блюде.

И снова захохотал. Азартно и торжествующе.

— Откуда она у вас? — спросил Зверев напряженным голосом.

— О, это подарок… Дорогого стоит такой подарок.

— Да, дорогого. Так откуда она у вас? Кто подарил?

Что-то в голосе и во взгляде Зверева сильно банкиру не понравилось. Он положил книгу в ящик стола и спросил:

— А почему это вас, голубчик, интересует?

— А потому, господин Медынцев, что книжечка эта в крови. Взяли ее с разбоя… даже с убийства.

Медынцев откинулся в кресле, посмотрел на Зверева внимательно, с прищуром, и покачал головой:

— Да вы, голубчик, отдаете ли себе отчет…

— Отдаю, — перебил Зверев жестко. — Книжка с разбоя и вымогательства. Это было в 1991 году, дело до сих пор не раскрыто.

Сашка швырнул на стол ксерокопии показаний Джабраилова. Лист, содержащий описание альбома, был сложен пополам, и само описание было для банкира пока невидимо.

— Я могу сейчас просто-напросто вызвать охрану, и вас вышвырнут отсюда, к чертовой матери.

— Не в ваших интересах, Аркадий Васильевич. Дело получит в таком случае широчайшую огласку, — сказал Обнорский, вытащил и показал банкиру редакционное удостоверение. — Я сумею организовать целый ряд публикаций весьма нежелательного для вас характера.

— Шантаж, значит?

— Нет, — ответил Обнорский, — журналистское расследование. Поиск истины. Человек, который передал вам этот альбом, может быть причастен к преступлению, Аркадий Василич.

— Человек, который передал мне этот альбом, не может быть причастен к преступлению. Это такой человек, что… в общем, я не желаю об этом говорить. Тем более что вы сами не знаете наверняка — тот ли это альбом… увольте меня.