Молчание

— Не забыли еще меня? Ах-ах, сколько воды утекло… Как приятно встретить старого знакомца! Да, падре, ваша тюрьма совсем недурна. Прежде чужеземных падре держали в тюрьме Судзуда — той, что в Омуре. Крыша там худая, дыра на дыре: если дождь — заливает, ветер — продувает.

— Что, скоро прибудет правитель? — оборвал его болтовню Родригес, но переводчик, нимало не смутившись, продолжал тараторить, постукивая веером о ладонь:

— Правитель? Нет, господин Иноуэ. не изволит сюда прийти. Он вам понравился?

— Он был весьма любезен. Мне приносят еду дважды в день и даже дали циновки, чтобы я укрывался ночью. Право, я даже опасаюсь, что при такой сладкой жизни дух мой не устоит пред соблазнами плоти. Ведь вы добиваетесь именно этого?

Переводчик с невиннейшим видом глядел в сторону.

— Хотите, я открою вам тайну? Скоро сюда прибудет одна персона. Господин губернатор выразил пожелание, чтобы вы встретились с этим человеком. Он португалец, так же, как вы. Думаю, вам будет о чем потолковать.

Священник заглянул в мутно-желтые глазки: улыбка сбежала с лица переводчика.

Родригес мысленно ахнул — Феррейра! Вот оно что. Они привезли Феррейру. Они хотят уговорить его отречься.

В душе Родригеса не было ненависти к отступнику, скорее он испытывал сострадание — сильного к слабому и ничтожному. Однако сейчас им овладели необъяснимые страх и тревога.

— Догадались?

— Да, — прошептал священник.

Продолжая поигрывать веером, переводчик с усмешкой созерцал серое побережье. Вдалеке светлели едва различимые фигурки бредущих вереницей людей.

— Смотрите, смотрите! Вот он!

Родригесу не хотелось выказывать перед желтоглазым переводчиком смятение, однако, не помня себя, он вскочил. Фигурки, двигавшиеся вдоль кромки леса, приближались, и он уже мог различить их. Процессию возглавляли два самурая. За ними шли связанные в цепочку знакомые ему христиане. Родригес заметил, как пошатывается и спотыкается Моника. А позади — позади брел его сотоварищ, Гаррпе!

— Ну что? — торжествующе ухмыльнулся переводчик. — Все как вы думали?

Родригес жадно всматривался в Гаррпе. Тот не знает, что ждет его здесь, в лесочке. Гаррпе, как и он сам, был в рваном крестьянском платье; голые ноги нелепо белели из-под подола. Хватая воздух ртом, задыхаясь, он старался поспеть за остальными.

Родригеса не удивило, что Гаррпе попался. Они с замиранием сердца ждали этого с самой первой минуты, высадившись в Томоги; но ему страстно хотелось узнать, где же схватили Гаррпе и что с ним сталось за это время.

— Я бы хотел поговорить с ним.

— Ну разумеется! Как же иначе? Но день велик. Сейчас еще утро. К чему торопиться? — И переводчик с притворным зевком усиленно замахал веером. — Кстати, падре… Я тогда забыл кое о чем спросить вас. Будьте любезны, объясните мне, что это такое — христианское милосердие?

— Вы забавляетесь мною, как кошка мышью, — пробормотал священник, страдальчески глядя на переводчика: — И испытываете от этого непотребное удовольствие. Скажите, где взяли Гаррпе? И как?

— Без должных причин нам не дозволено посвящать заключенных в дела государственной важности.

Процессия, остановившись, застыла на сером песке. Самураи стаскивали навьюченные на лошадь соломенные кули.

— Скажите, падре… — Переводчик злорадно всматривался в лицо Родригесу. — Вы знаете, для чего эти мешки?

Самураи принялись обвязывать пленников соломой всех, за исключением Гаррпе. Вскоре те стали похожими на коконы: виднелись только их головы.

— Сейчас их посадят в лодку и вывезут на глубину. Там сразу обрыв — до дна не достать!

Свинцовые волны все так же, с монотонным журчанием лизали прибрежный песок. Серые низкие тучи заволокли небо, заслонив солнце.

— О, глядите! Чиновник о чем-то беседует с Гаррпе! — протянул переводчик. — Интересно, что он ему говорит?.. Наверное, что-нибудь в таком духе: «Если вам ведомо христианское милосердие, сжальтесь. Неужели вы будете равнодушно смотреть, как убивают этих несчастных?..»

Только теперь до Родригеса дошло, на что намекал переводчик; слепая ярость захлестнула его. Если б не сан, он был готов придушить негодяя.

— Господин губернатор приказал пощадить их, если падре Гаррпе соизволит отречься. Достаточно одного его слова — и этих троих отпустят. Сами они уже отреклись. Еще вчера. Они топтали Священный образ.

— Отреклись?.. Зачем же такая жестокость? Зачем опять… — Священник не договорил; от гнева у него перехватило дыхание.

— Видите ли, для нас это мелкая рыбешка. Нам нужны не они. В Японии еще немало крестьян тайно исповедуют христианство, и, чтобы наставить их на путь, истинный, нам нужны сами падре.

— Vitaim praesta puram, iter para tutum.36

Родригес хотел прочитать «Ave Maria», но вместо молитвы в памяти всплыло отчетливое видение: звенящая песня цикады и хлещущая на землю струя черно-алой крови… Он приехал сюда посвятить свою жизнь японцам, однако на деле все выходило наоборот: это они принимали смерть ради него. Как быть? В семинарии их учили отделять ложь от истины, зло от добра. Если Гаррпе откажется, трое узников канут, как камни, на дно залива. Если он отречется, поверив посулам чиновника, то предаст то, чему посвятил свою жизнь. Как поступить?

— Интересно, что же ответит им падре Гаррпе? Переводчик глумливо хихикнул. — Говорят, что для истинного христианина милосердие превыше всего. Бог есть само милосердие… О! Вот и лодка!

Вдруг двое пленников неуклюже рванулись вперед, но, получив удар в спину, рухнули на песок. Только Моника, обмотанная, как кокон, осталась стоять, безразлично глядя на серое море. Священнику вспомнился ее смех и вкус теплого, из-за пазухи, кабачка.

«Отрекись! Отрекись!» — заклинал он Гаррпе, слушавшего чиновника. «Отрекись! Нет, нет… Нельзя… Невозможно!»

Пот градом катился по его лицу. Священник зажмурился в малодушном страхе пред тем, что сейчас увидят его глаза.

…Боже, Боже, отчего ты молчишь? Почему ты безмолвствуешь даже теперь?

Когда он снова открыл глаза, три кокона, подталкиваемые чиновниками, уже приближались к лодке.

«Я отрекусь. Я отрекусь!» — чуть не вырвалось у Родригеса, и он до боли закусил губу, чтобы не выдать себя. Вслед за узниками, подоткнув кимоно, в лодку прыгнули два самурая, вооруженные пиками, и лодка, покачиваясь на волнах, начала медленно отходить от берега.

«…Еще не поздно! Зачем Ты взвалил эту ношу на нас с Гаррпе? Только Тебе под силу нести это бремя!»

Но что случилось? Гаррпе рванулся, воздев руки, и бросился в воду! Он настигает лодку, плывет, что есть силы, вздымая брызги… Он что-то кричит!

— Audi nos… Господи, услышь молитву нашу…

В бесстрастном голосе не было ни отчаяния, ни гнева; он обрывался, когда черная голова исчезала в волнах.