А может, это сон? Она незаметно ущипнула себя за бедро. Да нет, не сон. Вот он, стоит перед ней и предлагает ей новую жизнь.
– Повторяю, подумайте о вашей матушке, такую ли судьбу она вам желала? Вы думаете, что она страдала, умирая, только физически? Нет, моя дорогая Наденька, умирая, она думала о вас, о том, что ее болезнь разорила вашу семью окончательно, и понимала, что вам, без ее помощи, не выплатить ипотеку. Ведь это она зарабатывала деньги, не вы. И вот теперь там, на небесах, она смотрит на нас и волнуется, переживает и просто умоляет вас согласиться выйти за меня. Она была здравомыслящей женщиной и понимала, что деньги играют в жизни не последнюю роль.
Надя представила себе маму, сидящую на облаке и смотрящую вниз, на нее, в растерянности стоящую перед Семеном Михайловичем, обещавшим ей золотые горы, и ей стало совсем уж нехорошо. Но он был прав, она действительно страдала, понимая, что все те деньги, которыми Надя расплачивалась в больнице, она занимала. И что теперь все их планы рушились прямо на глазах. Планы на хорошую жизнь в новой квартире, на путешествия, на новые наряды. Она так хотела видеть свою дочь счастливой и ни в чем не нуждающейся! И как радовалась, когда начала хорошо зарабатывать! Как же несправедливо устроена эта самая жизнь!
Что самое страшное и неудобное ждет ее в браке с этим скупщиком? Он целыми днями так и будет сидеть в этой своей каморке под лестницей, загребая золото. И возвращаться будет лишь вечером. Домработница будет готовить и убираться, а она, Надя, будет принадлежать целый день себе. Даже ужин с ним она сможет еще как‑то вынести. Значит – ночь? Спать с ним в одной постели, терпеть его – вот чего она может не выдержать. Да ее стошнит в первую же ночь! Что, если сослаться на нездоровье?
Мысли вокруг этой темы бродили как прокисшее вино.
– Я никогда не жила в браке, не знаю, как все это происходит… У меня будет хотя бы какая‑нибудь свобода или же я целыми днями должна буду сидеть дома и поджидать вас с работы?
– Полная свобода, поездки, встречи с подругами. Я не приму только измену.
– Вы ревнивый?
– Нет. Если уж я выбрал вас, Наденька, значит, я вам доверяю полностью.
– Вы не грубый?
– Нет. Мы живем в маленьком городе, и вы можете навести справки обо мне. Расспросите моих соседей или родственников моей покойной жены, и они скажут вам, что я был хорошим и заботливым мужем.
Интересно, как же она может узнать о нем, когда ей нужно дать ему ответ через полчаса?!
– Почему полчаса? Дайте мне время подумать.
– Хорошо. Так и быть. Даю вам время – два дня. И если вы не против, то я пожалую к вам на поминки. Послезавтра, да? Я приду в шесть вечера, раньше не могу, у меня работа.
Она хотела спросить его, на какие деньги она будет покупать продукты, но он опередил ее и, вернувшись к себе за прилавок, достал из ящичка деньги и протянул ей. Пятьдесят тысяч рублей. Он веером развернул купюры, чтобы она могла увидеть их количество.
– Но я не был бы Липкиным, если бы не подстраховался, понимаете? Поэтому вы оставите у меня подвеску. Конечно, она стоит сущие копейки, она очень легкая, да и рубин там дешевый. Другое дело, что она дорога вам как память о матери. Вот поэтому я даю вам целых пятьдесят тысяч, как бы демонстрируя вам свою щедрость и желая расположить вас к себе.
Слушать его было крайне неприятно.
– А если я скажу вам через два дня «нет»? Что будет тогда? Еще один долг?
– Вы согласитесь. Повторяю, у вас нет другого выхода.
– И все же? Мало ли что может случиться!
– Чудес не бывает, моя дорогая Наденька. Если вы предполагаете, что те ваши друзья, что придут помянуть вашу матушку, вдруг все разом простят вам ваши долги, то не обольщайтесь. Такого не будет. Больше того, если поначалу они будут пить и закусывать, искренне поминая Антонину, то потом начнутся уже другие разговоры. Они все, как по команде, напомнят вам о ваших долгах, начнут рассказывать уже о своих проблемах, которые они могли бы решить, верни вы им деньги. Вот так все будет. И после того как они уйдут, вы будете рыдать на кухне, моя тарелки. Но рядом окажусь я, понимаете, и если вы будете благоразумной и дадите мне ответ до того, как придут эти стервятники, чтобы поесть сладкой кутьи, то мы объявим им о нашей, так сказать, помолвке, и я пообещаю им в самом скором времени вернуть долги. Вот тогда вы увидите, какими глазами они будут смотреть на вас, сколько уважения вы прочтете в их взглядах.
– Хорошо, я согласна, – произнесла она тихо, словно стыдясь себя. – Пусть все так и будет, Семен Михайлович.
Она положила деньги в сумку и уже направилась было к двери, как он вдруг взял ее за руку и притянул к себе. Она зажмурилась, ожидая его поцелуя и даже успев представить себе горький нафталиновый вкус его губ, но ничего такого не произошло. Он стоял с закрытыми глазами рядом с ней, совсем близко, и вдыхал запах ее шеи, волос, ее запах.
– Вы, Наденька, пахнете, как роза, – сказал он приглушенным голосом и как‑то особенно интимно. Она почувствовала, что краснеет. – Однако подвеску все же оставьте. Дело принципа, знаете ли.
Вот после этих слов она вспотела. От унижения, стыда, ужаса. Какой же он мерзкий! И далась ему эта подвеска!
Она дрожащими руками достала кошелек, открыла его и извлекла маленький золотой ромбик с рубином, протянула ему.
Семен Михайлович посмотрел на нее как‑то странно, строго и вместе с тем задумчиво.
– Не сердитесь, не надо, прошу вас. И не думайте обо мне плохо. Вы уже дали мне ответ, и я теперь полностью доверяю вам. Да и дело вовсе не в деньгах. Я уверен, что вы не передумаете.
– Но тогда зачем вам эта подвеска? – спросила она его, давясь слезами. – Потому что вы – скупщик? Потому что у вас это в крови?
– Нет, моя дорогая. Странно, но вам почему‑то не пришло в голову, что я живой человек, влюбленный в вас мужчина, и что мне просто захотелось оставить что‑то у себя в залог нашей любви. Уже очень скоро все ваши драгоценности, если их так можно, конечно, назвать, снова вернутся к вам и будут лежать в шкатулке с остальными, уже подаренными мной, настоящими драгоценностями.
Комментариев нет