Математик



Государственная важность конгресса зашкаливала. Сообщения из Математического института транслировались в каждом новостном выпуске. Участников конгресса, опознаваемых по бейджикам и значкам, народонаселение приветствовало на улицах и рынках как героев. К ним подходили и просили сфотографироваться вместе. Нина сняла бейджик и надела темные очки, чтобы отстраниться от приветливых китайцев. Максим не сумел отбиться и, пока Нина ждала его в сторонке, был раздираем толпой горожан, облепивших его с плотностью роя.

Премии вручались в правительственном дворце, высившемся помесью Тадж‑Махала и Замка Кафки. Торжественная церемония следовала сценарию съездов компартии. Филенчатые трибуны, полные людей в чесучовых костюмах, шеренги микрофонов, горы цветов на сцене. От запаха лилий Максима затошнило. Взмокший, он осовело улыбался, время от времени теребил узел галстука и вытягивал шею, борясь с тугим воротничком. Из‑за того, что Покровский с Сати были одной комплекции и роста, президент Китая перепутал их. Лауреатам пришлось тут же, на сцене, обменяться дипломами и медалями. В зале стоя аплодировали три тысячи человек, полчаса грома и поклонов оглушили Макса, и он стал потихоньку терять сознание.

Вечером довольная Нина, выйдя из ванной в банном халате и с бокалом брюта в руке, села на кровать и включила телевизор. На нее недоверчиво поглядывал Максим, украдкой опорожнивший заначенный бурбон. Пока мелькали каналы, Нина приобняла мужа, но, боясь, что от него пахнет спиртным, он только неловко ткнулся ей в плечо, скользнул было к груди, но Нина хохотнула: «Балуешься!» – и отстранилась, потому что в новостях перешли к событиям математического конгресса. Показали репортаж о вручении премии, а затем дали интервью с лохматым и помятым Максом, взятое еще с утра. Нине захотелось расплакаться, экран телевизора дрогнул и поплыл, она кинулась в ванную, чему очень был рад Максим. Он наконец выскользнул из номера и спустился в бар, где ему днем понравился коктейль из перуанской виноградной водки со взбитым яичным белком; он третий день ничего не ел, и сытное пойло казалось ему нектаром…

За неделю, в течение которой они изъездили полстраны, Максим измучился под надзором жены, не позволявшей ему ни капли выпивки. «Пошевеливайся, мы отстали», – говорила Нина и хватала мужа за руку. Он взглядывал на нее с покорной ненавистью, и они снова километр за километром ползли по гребню Великой китайской стены, взрезавшей дымчатую бездну степи, полную пепельно‑солнечного ливня; струйки туристов брели по драконьему ее хребту, изгибавшемуся от башни к башне к горизонту. Нина наслаждалась простором и снова отрывалась от мужа. Она устала за последние четыре года – остужать в себе раздражение и нелюбовь к мужу вспышками гордости за него, сознанием того, что он отец ее детей. Заняв пожизненный пост в одном из крупнейших мировых исследовательских центров, Максим предался пьянству и экспериментам с психоделическими веществами. Выпивал он и раньше, но работа помогала укреплению воли, и Нина каждый раз успокаивала себя тем, что ему в самом деле необходимо расслабиться после нескольких месяцев мощного спурта. Макс в ответ на увещевания ссылался на пример Фолкнера, уходившего, как капитан Немо на глубину, в запои после каждого романа. «Ниночка, не трепыхайся. Таков закон жизнедеятельности. Крестьяне работают полгода и потом всю зиму вкушают плоды». Остановись он только на пьянстве, было б еще полбеды. После долгосрочного отсутствия она три раза уже обнаруживала в доме настоящую химическую лабораторию: закопченного жука, составленного из стеклянных трубок, колб, реторт и перегонных горелок.

«У меня друг детства Володька Осовцов – химик, физикой взрыва занимается. И я в школе химией через него заразился. Нитроглицерин делал, не взорвался. Второе место на всесоюзной олимпиаде. Имею я право на хобби?»

Нина не слушала. Осколки хрустели и взвизгивали между кафелем и ее каблуками.

Где бы Макс ни оказывался, прежде всего он разведывал злачные места. Год назад в Сиднее в первый же день конференции он подался в порт, чтобы выяснить, где можно дунуть. Он ходил из кабака в кабак и приставал к барменам с одним и тем же вопросом. Вскоре его повязали – до выяснения, потому что приняли за курьера, пытающегося наладить международные связи.

Однажды Нине пришлось вызывать службу спасения. Галлюцинирующий профессор пытался на кухне сложить костер из детских кубиков и пирамидок, дрожал и говорил, что они в тайге, самолет их разбился и нужно срочно делать балаганы, как его учили альпинисты, – чтобы согреть людей. Он приволок из гаража палатку, подвесил над кухонной плитой и снова стал зажигать спички.

Удивленные пожарные и фельдшер кое‑как утихомирили профессора.

Последние полгода Максим пренебрег третью семинаров. Университетское начальство не брало обязательств с профессоров. Тридцать пять крупнейших ученых мира были гордостью университета, и попечители готовы были платить за один только список их имен.

И все бы ничего – заботиться о муже предписано и обществом, и Богом. Но в последнее время Нина опасалась оставлять с ним детей. Дети иногда пугались отца истерически и в то же время испытывали к нему приступы обожания, особенно дочка. Максим вечно на них орал, требуя тишины, демонстративно уходил из дома в библиотеку. Время от времени брал их с собой на весь день в Черепаховый зоопарк. Мальчику очень нравился белый тигр, альбинос. Он его рисовал белым карандашом. Максим не понимал, как можно что‑то нарисовать белым на белом, но мальчик был упорен – поджимал губы и продолжал тереть карандашом альбомный лист… Даже то, что сын пронзительно похож на него, раздражало Максима: еще один мученик народился.

Последние месяцы Нина не оставляла с Максом детей ни на минуту. Сейчас они в Афинах. Нина еще не была готова оставить Макса, но решила, что сын пойдет в школу под надзором ее родителей. Максу не понравился Китай. Ни города, ни равнины, ни реки. Только в Шанхае он оттаял и долго с любопытством ходил по новенькому городу, полному многоэтажных дорожных эстакад, бетонными реками льющихся ввысь.

В аэропорту он поцеловал жену у стойки регистрации и отправился в duty‑free. Он чувствовал, что Нина смотрит ему вслед – жгло под лопаткой. Но не оглянулся.

Женился он еще в Стэнфорде, куда Нина была отряжена отцом обучаться экономике. Рослая, с прямыми бровями, отвесной спиной, очень светская и в то же время задушевная, с первых секунд увлекавшая нового собеседника, она заставляла любоваться собой. Максим, вечно испытывавший затруднения в общении, часто неспособный набрать телефонный номер незнакомого человека, завидовал ей и исподволь надеялся, что она станет для него окошком в мир; и в самом деле – близость Нины снимала с его плеч напряжение перед окружающим. Максим не понимал, как могут жить простые люди – почтальоны, пожарные, продавцы. Ему казалось, что жизни их не имеют никакого смысла, и он ужасался, представляя себя на месте кого‑нибудь из них. Сходное ощущение он в последнее время испытывал и в отношении жены: воспитание детей теперь не казалось оправдывающей ее жизнь целью. Нина с детских лет вела подробный дневник; копии последних страниц она имела обыкновение отсылать друзьям или отцу – вместо писем. Сына и дочь она воспитывала по инструкциям деда: послушание, послушание и деловитость.






Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14

Комментариев нет

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *