Она была в расписной дубленке с капюшоном. Большие глаза с огромными ресницами внимательно смотрели на меня.
— Большое спасибо.
— За что? — удивилась она.
— Что вы приехали.
— Право, не за что. Я вам признательна, что вы меня вытащили из дому. Дома вечно как проходной двор.
— Я не знал, что ваши родители держат гостиницу.
Она сначала, на секунду, не поняла, потом рассмеялась.
— Нам пора заходить.
— Да-да. — Я стал искать пригласительный.
Мы разделись, и я окинул, скорее, охватил (окинул — долгое действие) ее взглядом (да и она не была «полем боя», впрочем…).
Виктория была одета в обтягивающие велюровые джинсы темно-шоколадного цвета и молочную блузку со сливочным оттенком, через которую просвечивала небольшая грудь. (Для цветоаномала, по-моему, неплохо. Не уверен, что цвета точносоответствовали словам.) Получался шоколад с молоком или молочный шоколад. Волосы были собраны сзади в хвостик и касались шеи. Она повернулась, чтобы идти. Я продолжал осматривать. При тонкой талии и хрупких плечах у нее был достаточно классный зад, рельефно выступающий, вырывающийся из бархата заточения.
— Осталось две минуты, я не люблю ходить по ногам.
Мы стали подниматься по лестнице, практически последние.
— У вас красивые джинсы, из редкой материи.
— Это подарок одной известной поэтессы.
Она продолжала подниматься наверх, а я не мог оторвать взгляда от ее… Она повернулась:
— Вы отстаете. У вас еще будет время разглядеть меня с ног до головы.
— Вы уверены? — Я всегда шел навстречу резкому и оригинальному.
— Думаю, что да, — после раздумья, прищурив большие глаза, сказала она.
Глаза и попа были уникальные.
— Почему вы уверены, что я вас рассматриваю?
— Иначе вы бы не отставали.
Меня подмывало спросить, почему поэтессы дарят ей подарки. Обычно поэты — все нищие. Но я сдержался.
Мы вошли в зал. Места были чудесные, я не люблю сидеть дальше десятого ряда. И ближе тоже. Картина называлась «Это сладкое слово — свобода». В дразнящей темноте, прорезаемой лучами проектора, который передавал световые картинки на экране, я наблюдал изредка за ней. Большие глаза внимательно смотрели на полотно. Она наклонилась и прошептала мне что-то. Я не разобрал что, заиграла громко музыка. Я только почувствовал ее коснувшееся дыхание.
Кино закончилось. На улице падал мягкий снег. Обогнув гостиницу «Пекин» («где вы гуляли или бывали, мой читатель»), мы пошли по Садовому кольцу.
— Я люблю гулять по Москве ночью, когда нет людей. Тишина. Кажется, что вся Москва — твоя.
— Я тоже, — сказал я. У нас совпадали вкусы.
— Как вам кино? — мягко спросила она.
— Оно оставило странное впечатление: и не то, чтобы «да», и не то, чтобы «нет».
Мы не спеша шли мимо американского посольства. Она вдруг с грустью взглянула на него и отвернулась.
— Вы не любите капитализм? — пошутил я.
— Вы достаточно наблюдательны. — Она не улыбнулась.
— Что так грустно?
— Как-нибудь потом, — произнесла она.
— А будет «потом»?
— Думаю, будет, все будет. Только не сразу, а…
— Я очень люблю это!
— Что?
— Когда «не сразу», когда надо долго ждать…
Она рассмеялась:
— Вы меня неправильно поняли. Я говорила совсем о другом. А этобудет в уже назначенный час — ни минутой позже, ни минутой раньше. И зависит сие не от нас. Все уже написано наверху.
Она может выражаться еще туманней, чем филолог, подумал я.
— Вы проводите меня? — неожиданно спросила она.
— По-моему, я как раз в процессе этого действия.
— Спасибо за процесс. Чем вы занимаетесь, Алеша? Я знаю, что вы в институте, ваш брат говорил.
— Он мне этого не говорил.
— Что?
— Что он вам говорил.
— О, это был незначительный разговор. Почти проходной.
— А какие еще бывают разговоры?
— Основательные, полуосновательные, главные, второстепенные. Вы хотите, чтобы я все перечислила?
— Я просто дурачусь.
— Я знаю.
— Что вы знаете?
— Что вы просто дурачитесь. Мне нравится это. Итак?
— Бью баклуши!
От неожиданности она рассмеялась.
— Так говорит мой папа.
— А если точнее?
— Учусь на каком-то факультете, непонятно чему, неизвестно зачем.
— Он у вас строгий?
— Достаточно. Впрочем, у вас, вероятно, будет возможность с ним пообщаться.
— Вы уверены, что будет?..
Она подкалывала меня. Я улыбнулся ее шутке. Но не ответил. Мы свернули направо и пошли к мосту — на Кутузовский проспект.
— Вы уверили меня, что всебудет.
— Вы любите играть словами?
— Играть в слова.
— Игра слов — старинная игра, — задумчиво сказала она и, повернувшись, посмотрела на мою щеку.
Вдруг стало скользко, мы спускались с пригорка.
— Можно я возьму вас под руку, я боюсь упасть. У меня скользкие сапоги.
Я взял ее за руку, за локоть, и — не ощутил ничего. Мы вышли на мост, на нем не было гирлянд, дул сквозной ветер, снег стал колючим, и она прижалась к моему плечу.
— Простите, он колет в глаза.
Мне понравилась эта фраза. И я чуть натянул ей капюшон, отороченный мехом, чтобы защитить ее глаза.
Буквально в сантиметре от нас юзом пронесло и ударило о бордюр машину. Я дернул ее в сторону, к перилам моста.
— У вас хорошая реакция, — сказала она. И улыбнулась, стараясь скрыться от снега, в глубину меха.
— Это все, что у меня хорошего.
— Не наговаривайте на себя. У вас хорошие перчатки!
Мы оба одновременно рассмеялись. Мост кончился. Я был неожиданно рад, что она развеселила меня и отвлекла от грустных мыслей. Мне захотелось проявить внимание.
— Хотите пойти в кафе и съесть какой-нибудь торт или пирожное?
— И много чая, чтобы согреться. Я не переношу холод. У меня все промерзает до п… — оборвалась она.
— Придатков, — закончил я.
— Дама не должна говорить такихслов при джентльмене.
— Вы учитесь в школе чарования или изящных манер?
— Мама учит.
Мы нашли небольшое, уютное, мало кому известное кафе на Кутузовском.
Девушка-официантка хотела перечислить имеющийся ассортимент, но возник какой-то интим, и я не хотел, чтобы он разрушался.
— Принесите все торты и пирожные, которые у вас есть и много чая.
Официантка, почувствовав опытного «наездника», исчезла.
— Вы всегда так заказываете? — Вика удивленно, впервые расширив и без того большие глаза, смотрела на меня.
— Когда как, мне не хотелось с ней долго объясняться. К тому же вы очень стройны и, я уверен, сможете с этим справиться.
— Вы наблюдательны, но по-мужски. Чтобы женщине быть стройной, ей нельзя есть сладкое.
— Но вы будете пить много чая. Один раз, в честь знакомства.
— Разве что — в честь, — произнесла задумчиво она.
Я не предлагал ей выпить, так как знал, что в таком кафе не будет что-либо интересное или необычное. Но на всякий случай спросил:
— Хотите что-нибудь выпить?
— Выпить?! Это интересное предложение. И согреться.
Я щелкнул тут же пальцами.
Комментариев нет