Крокодил

 – Ну, а если…

 – Не беспокойтесь, сложения плотного‑с…

 – Ну, а потом, когда выждет?

 – Ну‑с, не скрою от вас, что случай до крайности казусный. Сообразиться нельзя‑с, и, главное, то вредит, что не было до сих пор примера подобного. Будь у нас пример, еще можно бы как‑нибудь руководствоваться. А то как тут решишь? Станешь соображать, а дело затянется.

 Счастливая мысль блеснула у меня в голове.

 – Нельзя ли устроить так‑с, – сказал я, – что уж если суждено ему оставаться в недрах чудовища и, волею провидения, сохранится его живот, нельзя ли подать ему прошение о том, чтобы числиться на службе?

 – Гм… разве в виде отпуска и без жалованья…

 – Нет‑с, нельзя ли с жалованьем‑с?

 – На каком же основании?

 – В виде командировки…

 – Какой и куда?

 – Да в недра же, в крокодиловы недра… Так сказать, для справок, для изучения фактов на месте. Конечно, это будет ново, но ведь это прогрессивно и в то же время покажет заботливость о просвещении‑с…

 Тимофей Семеныч задумался.

 – Командировать особого чиновника, – сказал он наконец, – в недра крокодила для особых поручений, по моему личному мнению, – нелепо‑с. По штату не полагается. Да и какие могут быть туда поручения?

 – Да для естественного, так сказать, изучения природы на месте, в живье‑с. Нынче все пошли естественные науки‑с, ботаника… Он бы там жил и сообщал‑с… ну, там о пищеварении или просто о нравах. Для скопления фактов‑с.

 – То есть это по части статистики. Ну, в этом я не силен, да и не философ. Вы говорите: факты, – мы и без того завалены фактами и не знаем, что с ними делать. Притом же эта статистика опасна…

 – Чем же‑с?

 – Опасна‑с. И к тому ж, согласитесь, он будет сообщать факты, так сказать, лежа на боку. А разве можно служить, лежа на боку? Это уж опять нововведение, и притом опасное‑с; и опять‑таки примера такого не было. Вот если б нам хоть какой‑нибудь примерчик, так, по моему мнению, пожалуй, и можно бы командировать.

 – Но ведь и крокодилов живых не привозили до сих пор, Тимофей Семеныч.

 – Гм, да… – он опять задумался. – Если хотите, это возражение ваше справедливо и даже могло бы служить основанием к дальнейшему производству дела. Но опять возьмите и то, что если с появлением живых крокодилов начнут исчезать служащие и потом, на основании того, что там тепло и мягко, будут требовать туда командировок, а потом лежать на боку… согласитесь сами – дурной пример‑с. Ведь эдак, пожалуй, всякий туда полезет даром деньги‑то брать.

 – Порадейте, Тимофей Семеныч! Кстати‑с: Иван Матвеич просил передать вам карточный должок, семь рублей, в ералаш‑с…

 – Ах, это он проиграл намедни, у Никифор Никифорыча! Помню‑с. И так он тогда был весел, смешил, и вот!..

 Старик был искренне тронут.

 – Порадейте, Тимофей Семеныч.

 – Похлопочу‑с. От своего лица поговорю, частным образом, в виде справки. А впрочем, разузнайте‑ка, неофициально, со стороны, какую именно цену согласился бы взять хозяин за своего крокодила?

 Тимофей Семеныч видимо подобрел.

 – Непременно‑с, – отвечал я, – и тотчас же явлюсь к вам с отчетом.

 – Супруга‑то… одна теперь? Скучает?

 – Вы бы навестили, Тимофей Семеныч.

 – Навещу‑с, я еще давеча подумал, да и случай удобный… И зачем, зачем это его дергало смотреть крокодила! А впрочем, я бы и сам желал посмотреть.

 – Навестите‑ка бедного, Тимофей Семеныч.

 – Навещу‑с. Конечно, я этим шагом моим не хочу обнадеживать. Я прибуду как частное лицо… Ну‑с, до свиданья, я ведь опять к Никифор Никифорычу; будете?

 – Нет‑с, я к узнику.

 – Да‑с, вот теперь и к узнику!.. Э‑эх, легкомыслие!

 Я распростился с стариком. Разнообразные мысли ходили в моей голове. Добрый и честнейший человек Тимофей Семеныч, а, выходя от него, я, однако, порадовался, что ему был уже пятидесятилетний юбилей и что Тимофей Семеныч у нас теперь редкость. Разумеется, я тотчас полетел в Пассаж обо всем сообщить бедняжке Ивану Матвеичу. Да и любопытство разбирало меня: как он там устроился в крокодиле и как это можно жить в крокодиле? Да и можно ли действительно жить в крокодиле? Порой мне, право, казалось, что все это какой‑то чудовищный сон, тем более что и дело‑то шло о чудовище…

 III

И, однако ж, это был не сон, а настоящая, несомненная действительность. Иначе – стал ли бы я рассказывать! Но продолжаю…

 В Пассаж я попал уже поздно, около девяти часов, и в крокодильную принужден был войти с заднего хода, потому что немец запер магазин на этот раз ранее обыкновенного. Он расхаживал по‑домашнему, в каком‑то засаленном старом сюртучишке, но сам еще втрое довольнее, чем давеча утром. Видно было, что он уже ничего не боится и что «публикум много ходиль». Муттер вышла уже потом, очевидно затем, чтобы следить за мной. Немец с муттер часто перешептывались. Несмотря на то что магазин был уже заперт, он все‑таки взял с меня четвертак. И что за ненужная аккуратность!

 – Ви каждый раз будет платиль; публикум будут рубль платиль, а ви один четвертак, ибо ви добры друк вашего добры друк, а я почитаю друк…

 – Жив ли, жив ли образованный друг мой, – громко вскричал я, подходя к крокодилу и надеясь, что слова мои еще издали достигнут Ивана Матвеича и польстят его самолюбию.

 – Жив и здоров, – отвечал он, как будто издали или как бы из‑под кровати, хотя я стоял подле него, – жив и здоров, но об этом после… Как дела?

 Как бы нарочно не расслышав вопроса, я было начал с участием и поспешностью сам его расспрашивать: как он, что он и каково в крокодиле и что такое вообще внутри крокодила? Это требовалось и дружеством и обыкновенною вежливостью. Но он капризно и с досадой перебил меня.

 – Как дела? – прокричал он, по обыкновению мною командуя, своим визгливым голосом, чрезвычайно на этот раз отвратительным.

 Я рассказал всю мою беседу с Тимофеем Семенычем до последней подробности. Рассказывая, я старался выказать несколько обиженный тон.

 – Старик прав, – решил Иван Матвеич так же резко, как и по всегдашнему обыкновению своему в разговорах со мной. – Практических людей люблю и не терплю сладких мямлей. Готов, однако, сознаться, что и твоя идея насчет командировки не совершенно нелепа. Действительно, многое могу сообщить и в научном, и в нравственном отношении. Но теперь это все принимает новый и неожиданный вид и не стоит хлопотать из одного только жалованья. Слушай внимательно. Ты сидишь?

 – Нет, стою.

 – Садись на что‑нибудь, ну хоть на пол, и слушай внимательно.

 Со злобою взял я стул и в сердцах, устанавливая, стукнул им об пол.

 – Слушай, – начал он повелительно, – публики сегодня приходило целая бездна. К вечеру не хватило места, и для порядка явилась полиция. В восемь часов, то есть ранее обыкновенного, хозяин нашел даже нужным запереть магазин и прекратить представление, чтоб сосчитать привлеченные деньги и удобнее приготовиться к завтраму. Знаю, что завтра соберется целая ярмарка. Таким образом, надо полагать, что все образованнейшие люди столицы, дамы высшего общества, иноземные посланники, юристы и прочие здесь перебывают. Мало того: станут наезжать из многосторонних провинций нашей обширной и любопытной империи. В результате – я у всех на виду, и хоть спрятанный, но первенствую. Стану поучать праздную толпу. Наученный опытом, представлю из себя пример величия и смирения перед судьбой! Буду, так сказать, кафедрой, с которой начну поучать человечество. Даже одни естественнонаучные сведения, которые могу сообщить об обитаемом мною чудовище, – драгоценны. И потому не только не ропщу на давешний случай, но твердо надеюсь на блистательнейшую из карьер.