— Поспи еще, — сказала она.
Солнечный луч сверкнул на блестках ее бархатного шарфика и ослепил меня.
— Я все-таки составлю списки того, что заставит Кайрана страдать мучительно и долго.
Кайран.
Я закрыла глаза, гадая, почему без всякого труда могу назвать точный оттенок его темных глаз, таких враждебных. Мне бы следовало думать о призе, назначенном за наши головы, а не о том, увижу я его снова или нет. Потому что, конечно же, встречусь с ним. Он ведь наверняка попытается проткнуть колом одного из моих братьев, если не меня саму. Вряд ли это можно назвать хорошим началом будущих взаимоотношений.
Взаимоотношений?
Какого черта, о чем вообще я думаю?
Нет сомнений, близящийся день рождения дурманил мне голову. Других объяснений тут не найти. Мне просто нужно побольше спать. Из-за того, что я ощущала куда большую усталость, чем обычно, держать глаза открытыми становилось до глупости трудной задачей, примерно такой же, как вычисление алгоритма движения вышивальной иглы тети Гиацинт. Когда я проснулась снова, в комнате никого не было. В желудке у меня громко заурчало. Я чувствовала себя куда лучше, отдохнула и отчаянно проголодалась. Пожалуй, сооружу себе вафли с черничным сиропом. Я даже вообразить себе не могла, что когда-нибудь мне не захочется вгрызаться в гору таких вафель, покрытых взбитыми сливками, хотя братья все до единого заверяли меня, что уже через неделю одна только мысль о подобном блюде вызовет у меня тошноту. Так что лучше съесть их как можно больше, пока я могу это делать.
В доме было тихо. Солнце еще не село, поэтому братья, наверное, спали. Папа вполне мог провести на ногах весь день, даже посидеть в саду, под тенистым деревом. Но я знала, что сегодня он висел на телефоне, связываясь со всеми знакомыми частными детективами и вампирами, а мама, скорее всего, проводила инвентаризацию оружия. Днем она бывала не слишком сильна, но все равно не смогла бы усидеть на месте — только не после прошедшей ночи?
В кухне тоже было пусто, хотя Люси оставила для меня на плите кофейник с кофе. Я налила себе чашку. Кофе был очень вкусным, но есть мне расхотелось. Да и черничного сиропа у нас все равно не было. Когда родители отправляются за покупками, они склонны приносить домой кровавые бифштексы и вообще что-нибудь красное: клубнику, вишню, острый перец. Готовить от этого не становится легче.
— Дорогая, попробуй клубничный мусс. Он свежий.
— Конечно же, тетя Гиацинт.
Я постаралась скрыть содрогание, разворачиваясь на одной пятке, чтобы улыбнуться ей. Она стояла в дверях, одетая в то, что я называла пеньюаром для викторианских борделей: сплошное кружево, бархатные цветочки и шелковая бахрома. Длинные каштановые волосы тети были заколоты в небрежный узел. Ее мопсиха миссис Браун, разумеется, топталась у ног тети. Когда миссис Браун выходила из комнат тети Гиацинт, остальные собаки, по сути большие щенки, сразу прятались под обеденным столом. Они боялись миссис Браун так же, как я — реалистичного телевидения.
— Поболтаем немножко, — предложила тетя Гиацинт, налив себе бокал крепкого шерри.
Ей нравилось экспериментировать, соединяя кровавую пищу с выпивкой. Именно поэтому у меня не возникло ни малейшего желания хотя бы прикоснуться к клубничному муссу.
Вообще-то, строго говоря, мы могли после полного обращения потреблять обычную пищу, просто она для нас не имела никакого вкуса и ни малейшей питательной ценности. Только кровь поддерживала в нас жизнь и здоровье.
Черт, черт, черт!
Мне ведь придется скоро преодолеть в себе этот страх перед кровью.
Даже очень скоро.
— Ты идешь? — окликнула меня тетя Гиацинт с верхней ступени лестницы.
Я пошла следом за ней, а миссис Браун с энтузиазмом тыкалась в мои пятки. Слышно было, как в столовой жалобно скулят собаки.
У тети Гиацинт было несколько комнат на втором этаже, как у моих родителей и у меня, рядом с одной из гостевых спален. Тетя Гиацинт предпочитала жить у нас, вместо того чтобы построить собственный дом во владениях Дрейков. Она уж точно могла бы себе это позволить. Наша семья прожила здесь достаточно долго для того, чтобы научиться быть богатой. Поначалу накопление шло путем простых краж, на которые никто не жаловался, потому что не помнил о них благодаря нашим феромонам. Но в течение нескольких последних столетий все начали копить монеты и предметы прикладного искусства, которые почти без усилий превращались в ценный антиквариат. На деле каждый ребенок, рожденный или обращенный в семье Дрейк, имел собственный начальный капитал в виде сундука, набитого старинными монетами и запертого в подвале. Но, независимо от состояния, тетя Гиацинт утверждала, что одиночество делает ее слишком сентиментальной. Так говорила она, а не я, хотя, если верить школьным приятелям Люси, у меня странный запас слов и акцент. Видимо, это стало результатом того, что я училась дома и жила в семье, члены которой родились в самые разные периоды XX века… и не только.
Комнаты тети Гиацинт выглядели куда приятнее, чем можно было бы ожидать от леди, до сих пор оплакивавшей смерть королевы Виктории и тот факт, что упомянутая королева отвергла предложение обменяться кровью.
Я снова сосредоточилась на окружающем. Мое собственное неминуемое обращение не только сделало меня невыносимо сонливой, но и привело к тому, что мне стало по-настоящему трудно сосредоточиться. Салон тети Гиацинт ничуть не помог. Кстати, это был именно салон, а не простая гостиная или жилая комната. Салон! Я поняла разницу еще до того, как научилась произносить это слово. Конечно, с настоящим британским акцентом, ради тети Гиацинт. Я также умела много чего выговаривать на средневековый лад — ради Вероники… и с французским прононсом ради ее аквитанского наследия… и на современный лад для мамы и папы. Иной раз я удивлялась тому, что научилась произносить собственное имя.
Я уселась в парчовое кресло, стоявшее рядом с огромной медной вазой с папоротником. Тетя Гиацинт обожала его. Именно папоротники украшали ее первый бал, когда ей исполнилось восемнадцать лет. Она тогда была в белом шелковом платье и сделала реверанс перед самой королевой. Тетя научила этому меня, а я — Люси. Та тренировалась до тех пор, пока у нее не свело судорогой ноги.
В салоне все возможные поверхности были покрыты кружевными скатертями и салфетками, везде стояли серебряные подсвечники и раскрашенные масляные лампы, в золоченых рамах красовались силуэты. К салону примыкала маленькая гардеробная, битком набитая корсетами, нижними юбками и остроконечными туфлями. Когда мы с Люси были маленькими, то целыми часами играли там. Люси и теперь не отказалась бы, если бы тетя Гиацинт позволила.
Комментариев нет