Макса вдруг затрясло – и он метнулся к шкафчику с репеллентом, но не успел, рухнул на пол. Внутри взорвался ослепительный дикий голод, разрядами сбежавший по рукам, – и сквозь зеленоватый туман, застилающий глаза, Тротт отчетливо увидел, как растения на столе и на полу скукоживаются, мгновенно увядают и скручиваются, словно сгоревшая бумага. Тело изгибалось, отказываясь подчиняться, – инляндец, пытаясь справиться с заполняющей разум жадной силой, приложился затылком о пол. Боль отрезвила, позволила перехватить контроль, и Макс, тяжело дыша, на четвереньках дополз до шкафчика, распахнул дверцы, роняя содержимое, дотянулся до импликанта, набрал в него репеллент и проявитель.
Рванул с плеч рубашку и трясущимися руками выбил защищающие знаки на обоих предплечьях.
Он еще долго сидел, прислонившись спиной к шкафу и приходя в себя. И только почувствовав, что отпустило, осторожно вышел в гостиную, сел на диван и зажал раскалывающуюся голову ладонями.
Тело было мокрым от напряжения и страха. Под пальцами было влажно. Наверное, разбил голову. Но сил не осталось даже посмотреть.
В шкафу, прямо рядом с репеллентом, он хранил яд, который мог убить его мгновенно. И, кажется, время пришло.
Потому что, если бы это произошло, когда рядом были бы студенты, – это означало бы смерть для них. А если бы рядом был Мартин? Или Алекс? Они бы, возможно, отбились. А вот Виктория – нет.
Макс сидел, уставившись на дверь лаборатории, и собирался с духом. Когда‑то ему казалось, что он легко сможет оградить мир от себя.
Сейчас же он понял, что отчаянно, до крика хочет жить. Учиться у Четери. Встречаться с друзьями. Заниматься делами. Открывать новое и быть на две головы выше остальных ученых в этой области. Учить увальней‑студентов. Читать раздражающие лекции для глупых и бесперспективных первокурсников. И первокурсниц.
Инляндец встал и, пошатываясь, пошел в лабораторию. Оглядел дело рук своих, поморщился. Открыл шкафчик и выбил на своих плечах еще два знака – поверх недавних. Затем залечил разбитую голову, выпил, наверное, литра два молока и отправился к тому единственному, кто мог поставить ему мозги на место.
Четери был занят – решал какие‑то городские дела, – и Макс тихо присел на мозаичную лавку и терпеливо ждал, пока дракон освободится. Выглянувшая во двор Светлана удивленно помахала ему рукой, знаками показав, что тоже занята, и убежала.
Но через пару минут во двор вышла служанка с молоком, ароматным травяным чаем и скромными закусками. Выставила это все на столик перед Троттом, на плохом рудложском спросила, нужно ли господину еще что‑то, и, когда он покачал головой, с сожалением удалилась.
Здесь было хорошо, и страх отступал перед щебетом поющих птиц и плеском фонтана, перед темным и теплым южным вечером, гомоном людей за воротами, обилием цветочных запахов и порхающими туда‑сюда огромными бабочками. Перед вкусной пищей, наконец, – Макс сам не заметил, как кусочек за кусочком съел огромную лепешку с медом, уничтожил теплое ароматное мясо в травах и лениво, чувствуя уже сытость, доел сочную ореховую баклаву.
Прошедшая паника в конце этого пиршества в одиночку показалась постыдной. И он хотел уже уйти, чтобы не беспокоить Чета по пустякам, когда тот показался во дворе. Подошел, внимательно осмотрел, покачал головой.
– Что привело тебя сюда так рано, Макс? Я собирался звать тебя через несколько часов.
Тротт молчал – стыдно было признаваться в слабости. Но под серьезным взглядом зеленых глаз все же начал говорить.
– Помнишь, ты обещал убить меня, если я сойду с ума, Четери?
– Я не забываю такого, – спокойно отозвался дракон, подцепляя уцелевший кусочек баклавы и отправляя его в рот. – Пришел за смертью?
– А если я скажу, что да? – Макс искоса взглянул на учителя.
– Скажу, что ты сидишь рядом, и говоришь со мной, и так же разумен, как накануне, ученик, – Чет усмехнулся. – Говори.
– Сегодня я не справился с собой, – четко выговаривая слова и глядя в глаза дракону, сказал Макс. – Выпил жизнь из растений. Если бы рядом был человек, я бы убил человека. А испив одного, не остановился бы. Я чувствую, что‑то происходит, Мастер. Мне все чаще приходится использовать репеллент, и я боюсь, что однажды его не хватит. И я погружусь в безумие.
Четери молча смотрел на льющийся фонтан.
– Я знаю, что такое безумие, – наконец проговорил он. – Это случается, если у тебя нет якорей в этом мире. И если воля твоя слаба. Повторю, ученик. Ты сидишь рядом, говоришь со мной, ты спокоен, в твоей ауре – лишь шлейф старого страха. Тебе ли с твоей силой контроля волноваться? Просто прими, что для тебя нет невозможного. Ты всегда сможешь остановить себя. Сегодня ты получил урок, получил знание, которым воспользуешься в следующий раз, как только почувствуешь признаки надвигающегося приступа. Помни об этом. И не сомневайся; сомнения – причина поражений. А сейчас, – Мастер вскочил, покрутил плечами, – раз ты пришел, снимай рубашку. Пять минут, и я выгоню из тебя сомнения вместе с потом и кровью.
* * *
Не только профессору Тротту было плохо в этот вечер. Алина Рудлог, готовящаяся к зачету, почувствовала слабость. Заслезились глаза, заныл живот – но она упорно повторила всё по вопросам, еще ухитрилась выцепить Зигфрида и пройтись с ним по основным моментам курса, несмотря на то что пришлось даже отказаться от ужина из‑за подташнивания.
«Точно перезанималась, – грустно думала она, – или отхожу от напряжения последних дней. Или завтрашнего… боюсь».
Спать она пошла, шатаясь от слабости, и заснула мгновенно, даже не открыв книжку, чтобы почитать перед сном.
А ближе к утру принцесса проснулась от ноющей боли внизу живота. Мышцы крутило, и она повернулась на бок, засунула руки между ног и застонала.
А через некоторое время почувствовала, как у нее горячо и влажно между бедер.
Алина, кое‑как разогнувшись, нацепила очки, включила ночник и уставилась на свои пальцы.
На них была кровь.
Она лихорадочно стянула с себя пижамные штаны, стала осматриваться: где могла пораниться? Было очень страшно. И только через несколько минут принцесса сообразила, в чем дело. Пометалась по комнате, накинула халат и понеслась мимо неспящих гвардейцев в Маринину комнату.
В гостиной сестры на нее лениво тявкнул Бобби, и Алинка тихо прошла в спальню. Марина спала, прижав кулачки к шее, и очень стыдно было ее будить, но надо же что‑то делать!
– Мариш, – отчаянно прошептала Алинка, – Марин! Проснись!
– А? – Марина открыла глаза, недоуменно уставилась на Алинку. – Ребенок, ты чего? Кошмар приснился? Забирайся ко мне под бок, только дай доспать, умоляю.
– Да нет! – волнуясь, выпалила Алина. – Марина, мне помощь нужна! У меня это, к‑кажется, цикл начался!
Комментариев нет