Надо было, думал Джерард, что-то сказать отцу по поводу Жако, завести как-нибудь разговор. Хотя что он мог сказать, какие найти слова и чему бы это помогло? Не мог же он просто сказать: «Я прощаю тебя» или «Я давно тебя простил». Да и был бы он искренен, не почувствовал бы сразу отец, что он лжет? В любом случае это прозвучало бы слишком напыщенно, как обвинение. Не для умирающего это человека, тяжелый и долгий разговор, и думать нечего. Хотя, когда остается слишком мало времени, не самый ли это подходящий момент для подобных вещей? Или рисковать подобным образом допустимо лишь в иной ситуации и лучше оставить это для священника? Возможно, отец уже не чувствовал себя виноватым, давно выбросил из головы эту историю. Это маловероятно. Джерард понимал, или думал, воображал, что понимает, тот особый кроткий, выражающий раскаяние взгляд, который перехватывал много раз у отца. С другой стороны, возможно и то, что, когда через несколько лет его самого и сына душевная боль утихла, отец почувствовал обиду на Джерарда, не только потому, что тот отдалился от него, но и потому, что все случилось в первую очередь из-за него, из-за его фанатичной привязанности к проклятой птице. «Охлаждение» почти наверняка произошло само собой, поскольку Джерард к этому времени был уже в Оксфорде, и было естественным. «Прощение» было, должно было быть чем-то, занимающим длительное время, и, возможно, на самом деле имело место, поскольку привязанность Джерарда к отцу была, что наверняка нельзя было не заметить, столь искренней, несмотря на тайную боль, которая больше не выдвигала никаких обвинений. Неужели то, что они никогда не говорили об этом — Джерард не говорил, поскольку именно он должен был сделать первый шаг, — действительно было так важно, так ужасно? Да. И с течением времени становилось все трудней вернуться к той истории без непредсказуемого взрыва эмоций, без риска лишь все усугубить. Нельзя было как бы ненароком коснуться этого или легко вплести в обычные воспоминания. В конце концов стало поздно вообще что-то делать, и вчера поздно, как сегодня, подумал он. Подумал, что Жако наверняка пережил отца, попугаи живут дольше нас, может и его пережить, надеюсь на это и надеюсь, он счастлив. Не странно ли все-таки, не знать, где он, и, забыв столь многое, продолжать помнить ту историю и переживать те же чувства? Даже сейчас, когда умер отец. Джерард посмотрел в окно на дерево посланий, слабых эфемерных молитв далеким и жестоким богам. Отвернулся от длинной недвижной фигуры на кровати и почувствовал, что наконец к глазам подступили слезы.
Дверь открылась и вошла Патрисия Ферфакс.
— Почему ты здесь? — спросила она. Потом, поняв нелепость своего вопроса, поинтересовалась: — Давно пришел? Я спала, не слышала.
— Недавно, — ответил Джерард, утирая глаза тыльной стороной ладони.
— Спускайся вниз. Почему без обуви? Вон твои ботинки. Обуйся. Видел его?
— Да.
Патрисия посмотрела на фигуру, покрытую саваном, повернулась и быстро пошла вниз по лестнице. Джерард, закрыв дверь, последовал за ней.
— Хочешь кофе, что-нибудь поесть?
— Да, пожалуйста.
— Полагаю, ты всю ночь был на ногах.
— Да.
Они отправились в кухню, Джерард сел к отскобленному деревянному столу, Патрисия включила электрическую плиту. Джерарда и прежде и сейчас раздражало то, как по-хозяйски она распоряжалась на кухне. Он был вынужден пригласить Пат и Гидеона пожить у себя короткое время, когда тем неожиданно отказали в аренде прежней квартиры, и теперь они вели себя здесь, словно это был их дом. Он чувствовал крайнюю усталость.
— Пат, дорогая, не суетись насчет яиц или чего другого, дай просто немного хлеба.
— Не хочешь тостов?
— Тостов? Да, нет, все равно. Ты сама что-нибудь ела?
— Не могу есть.
Джерарду стало стыдно, что он-то может.
— Расскажи, как все случилось.
— Прошлой ночью он чувствовал себя нормально.
— Он чувствовал себя нормально и днем, когда я уходил, казалось, ему лучше.
— Я дала ему лекарство, уложила поудобней и пошла спать. А в час ночи услышала, что он стонет и ворочается, так тихо, знаешь, как птица во сне… встала и пошла к нему; он не спал, но… был не в себе…
— Бредил?
— Да, такое уже бывало… но в этот раз очень… по-другому…
— По-другому… как… думаешь, он понимал?
— Он… был… испуган.
— О господи!..
Бедный, думал он, как это ужасно, как жалко его, бедный, несчастный.
— Пат, прости, что меня не было.
— Если бы ты не воспринимал эти танцы как что-то исключительно важное.
— Он мучился?
— Не думаю. Я дала ему то, что всегда. Но у него был такой напряженный взгляд, и он не мог лежать спокойно, словно тело было чужим и невыносимым.
— Напряженный взгляд. Он говорил что-нибудь внятное?
— Да, несколько раз: «Помоги мне».
— Бедный… Обо мне спрашивал?
— Нет. Говорил о дяде Бене.
Бенджамин Херншоу был «беспутным» младшим братом Мэтью Херншоу, отца Вайолет, деда Тамар.
— Он всегда любил Бена. Ты звонила Вайолет?
— Нет, конечно.
— Почему «конечно»?
— Ну не звонить же ей среди ночи? Она никогда не любила папу, ее это мало волнует, она знает, что в завещании о ней нет ни слова.
— Откуда она знает?
— Я сказала.
— Это было обязательно?
— Она сама спросила.
— Мы должны что-то дать ей.
— Ох, оставь, не начинай, у нас без того есть о чем беспокоиться.
— Папа не упомянул ее только потому, что считал, мы позаботимся о ней.
— Только попробуй протянуть ей руку помощи, и она откусит ее, она всех ненавидит!
— Я знаю, она принимала от папы деньги… надо сказать ей, что он говорил о Бене. Что он говорил о нем?
— Не разобрала, бормотал что-то… вспоминал Бена или его штучки…
— Ну вот, опять ты…
— Послушай, Джерри, нам надо решить…
— Погоди, Пат… Он понимал, что… умирает?
— Только в самый последний момент… неожиданно… и так ясно… словно объяснил это…
— И ты видела, как он ушел?
— Да. Он все корчился и ворочался и говорил о Бене. Потом вдруг сел прямо и посмотрел на меня… тем ужасным растерянным, испуганным взглядом… обвел глазами комнату… сказал… сказал…
— Что?
— Сказал медленно и очень отчетливо: «Мне… так… жаль». Потом откинулся на подушку, не упал, а медленно лег, словно собираясь снова заснуть… издал тихий тонкий звук, как бы… как бы… пискнул… и я увидела, что все кончено.
Джерард хотел было спросить, что она увидела, как поняла, чувствовал, что позже не сможет, все должно быть сказано сейчас, но не спросил. Потом у него будет время подумать об этом ужасном, жалобном «Мне так жаль». Он искал его в этот момент, подумал Джерард.
Комментариев нет