И тут показалось ярко‑красное пятно. Оно быстро приближалось ко мне, превращаясь в красивую иномарку. Я бросилась автомобилю наперерез.
– Помогите!
«Мерседес» замер. Из окошка высунулась светловолосая девушка.
– Ну ваще, – воскликнула она, – ты пьяная? Или обкуренная?
– Помогите!
– Вау! Тебя ограбили?
– Да, – быстро сказала я.
– Ну садись, – сморщилась девушка, – довезу до Москвы.
Я влезла в «Мерседес» и затряслась от холода.
– Эк тебя ломает, – пожалела меня девица, – небось мескалин жрешь? Или на дорожке сидишь?
– Вы о чем?
– Какие колеса хаваешь?
– Я не наркоманка.
– Нормалек! Ладно, будем знакомы, я – Глафира. Узнала небось?
– Кого? – стуча зубами, спросила я.
– Меня, – горделиво ответила девушка, – я – Глафира.
– Нет, простите, а вас надо узнавать?
Девушка тряхнула копной светло‑русых мелкозавитых волос.
– Все отчего‑то мигом ко мне целоваться лезут. Ты что, телик не смотришь?
– Очень редко. Вы ведете какую‑то программу? Ток‑шоу?
Глафира засмеялась.
– Не. Пою в группе «Сладкий кусочек». Неужели ничего про нас не слышала? Вот эту песенку, например.
Бойко вертя рулем, Глафира слабеньким, дрожащим голоском завела: «Милый уехал, в жизни все обман…»
– Ой, конечно, знаю, это вы исполняете?
– Да.
– Очень приятно, меня зовут…
Внезапно я замолчала. А как меня зовут?
– Ну, – поторопила Глафира, – так как тебя звать?
– Не помню, – оторопело ответила я, – имя из памяти вылетело.
– А фамилия, – хихикнула Глафира.
– …э …тоже.
– Чего же ты врала, что не глотаешь колеса, – откровенно развеселилась добрая самаритянка, – наркоша!
– Ей‑богу, я не пользуюсь стимуляторами.
– И как тебя звать, не скажешь?
– Нет, – пробормотала я, чувствуя, как в душе снова нарастает ужас, – ничего не помню. Вообще.
– Где живешь?
– Понятия не имею.
– Телефон назови.
– Ну… Нет, не могу.
– Во блин, – хлопнула рукой по баранке Глафира, – класс! И чего делать теперь? Куда тебя везти? Почему ты голая, в одеяле?
Я поежилась.
– Плохо помню. Вроде меня хотели убить, а я удрала, но это все.
Глафира хмыкнула:
– Ловко. Может, в милицию поедем?
– Не надо, – испугалась я.
Певица рассмеялась:
– Понятно. Катим ко мне, там Свин сидит, он разберется.
– Это кто Свин? – спросила я, тщетно пытаясь унять дрожь.
Глафира нажала на кнопочку, по моим босым ногам повеяло теплым ветерком.
– Свин? Продюсер. Сиди спокойно, торчила.
Я хотела было снова напомнить, что не употребляю никакие препараты, но приятное тепло уже добралось до головы, и я уснула…
– Дура, – ворвался в уши возмущенный голос, – зафигом приволокла ее?!
– Она на дороге стояла.
– … бы с ней.
– Жалко все‑таки.
– Идиотка.
– Свин!!!
– Что?
– Ну не бросать же ее было?
– Не стоило подбирать!
Я села, обнаружила, что нахожусь на диване в просторной комнате с ярко‑голубыми занавесками. На мне была слишком просторная шелковая пижама. В креслах у окна сидели Глафира и мужчина лет сорока, черноволосый, плохо выбритый, с крупным ртом и большим носом.
– Здравствуйте, – пролепетала я, – который час?
– Ты, киса, сутки проспала! – рявкнул мужик. – Давай‑ка познакомимся, Семен.
– Очень приятно, – кивнула я.
– Ну, чего молчишь, лапа? – заржал Семен. – Имечко скажи, назовись по‑человечески, голуба. Сколько тебе лет, где живешь? Язык проглотила?
Я попыталась судорожно вспомнить хоть что‑то. Но тщетно, в голове было пусто, словно в тумбочке у кровати в гостинице после отъезда очередных постояльцев.
– Ну, лапуся, – поторопил меня Сеня, – как дела? Ау! Кофе хочешь?
– Да, – с благодарностью воскликнула я, – очень!
– А покушать?
Невидимая рука сжала желудок.
– Конечно, с огромным удовольствием, – обрадовалась я.
Свин заржал и показал на столик, где стояла банка растворимого кофе, коробка с печеньем и электрочайник.
– Угощайся, котя.
Я встала с дивана, пересела в кресло, насыпала коричневого порошка в чашку, налила туда воды, глотнула и сморщилась.
– Что, невкусно? – заботливо спросил Свин.
– Не слишком, натуральный лучше.
– Скажите пожалуйста, – скривился Семен, – какие мы нежные! Где же ты наслаждалась кофейком по‑турецки? В сизо?
Быстрым движением он выхватил у меня из рук чашку и залпом опрокинул в себя ее содержимое.
– Мы, люди шоу‑бизнеса, не гордые, – сообщил он, – не то что вы, зэчки.
– Почему зэчки? – оторопело поинтересовалась я.
– Врать не надо, – рявкнул Свин, – хорош выделываться, мы тут тоже можем такого Ваню изобразить!
Я растерянно моргала глазами, потом собралась с духом и прошептала:
– Простите, я не хотела вас обидеть, сказав про кофе. Сама не понимаю, как это вырвалось. Отчего‑то мне кажется: раньше я пила только арабику.
– Ну, киса, – хмыкнул Свин, – роль не продуманная. Значит, ничего о себе не помнишь, а кофе в чашечку насыпала, кипяточком залила. Следовательно, не такая уж ты психованная. Сумасшедшая бы на стол порошок натрясла и языком слизала. Одним словом, кончай базар.
– Извините, но я…
– Хватит!
– Ей‑богу…
– Значит, правда ничего о себе не знаешь?
– Нет! – с отчаянием воскликнула я.
– Ладно, котя. А я кой‑чего разведал. Ты – Таня Рыкова.
– Таня Рыкова? – повторила я, пытаясь понять, вызывает ли это словосочетание у меня хоть какие‑то эмоции.
Но нет, никаких воспоминаний в голове не возникло.
– Таня Рыкова, Рыкова Таня… – бубнила я.
– Ага, – кивнул Свин. – Ты жила себе спокойно хрен знает где, у Муньки за шиворотом, потом приехала в Первопрестольную, устроилась трамваи водить.
– Трамваи? – эхом отозвалась я и посмотрела на свои узкие ладони. – Я не умею управлять этим транспортным средством.
– Ага, – хмыкнул Свин, – но само слово «трамвай» тебе понятно?
Я кивнула.
– Вот и славненько, – скривился он, – уже продвигаемся вперед. На городском транспорте тебе работать не понравилось, что, в общем‑то, понятно: грязно, утомительно, платят мало, и ты, котя, подалась в поломойки, стала квартирки убирать. И тут тебе, киса, повезло. Пристроилась в коттеджный поселок, к некоему Сергею Лавсанову. Дальше мне говорить или сама продолжишь?
– Простите, лучше вы.
– Вот, е‑мое, кривляка, – хохотнул Свин, – ну лады. Некоторое время тому назад ты, душенька, прирезала своего доброго хозяина, можно сказать, благодетеля, пырнула ножиком, остреньким таким, тоненьким, для сырокопченой колбаски. Очень аккуратно попала мужику прямо в сердце. Ловко вышло.
– Не может быть, – прошептала я, чувствуя, как голову стремительно стискивает обруч, – я никогда никого не убивала!
– Да? Откуда ты знаешь? – захрюкал Свин.
– Ну… мне так кажется. И потом, как вы выяснили, кто я такая?
Продюсер шмыгнул носом, вытащил пачку сигарет, закурил и, выпустив прямо мне в лицо струю дыма, спросил:
– Ты выскочила к Глафире из леса?
– Вроде, – осторожно подтвердила я.
– На Волоколамском шоссе?
– Извините, не знаю.
– Зато я очень хорошо знаю, – оборвал меня Свин. – У Глафиры там, на Волоколамке, приятель живет, она от него рулила, а тут ты, киска, в одеялке, голенькая. Глафира, конечно, дура…
Девушка шумно вздохнула, но осталась сидеть молча. За время нашего разговора она не произнесла ни слова.
– …полная идиотка, – продолжил Семен, – жалостливая слишком, вот и притормозила. Я бы ни за что не остановился. Ясно?
Комментариев нет