Вскоре Луиза перестала изумляться тому, что каким‑то чудом этот красавец ее заметил. Теперь она любила его за то новое, что он внес в ее жизнь. Он – воплощение радости и беспечности, которых она не знала, когда была «малявкой». Иногда он вел себя как подросток, пора бы уже и повзрослеть, но в глубине души она признавала его правоту. Она пристраивала голову ему на плечо, и он, увлекаясь сам, делился с ней планами. С ним жизнь ее стала ярче.
Разумеется, о путешествии первым заговорил Людовик. То ли у него началась полоса невезения, то ли несерьезно отнесся к заданию, но он допустил на работе два промаха подряд: участников конгресса плохо кормили – за такое увольняют! – и докладчик был выбран неудачно, во время его выступления многие топ‑менеджеры скучали. Людовику без обиняков об этом сообщили, и он решил, что эта нудная работа его достала. С веселым цинизмом он притворялся, будто верит, что матчи в пейнтбол или выходные на Корсике – именно то, что надо, чтобы возместить ущерб от поспешного слияния предприятий. Он все организовал, честно трудился, старался, чтобы аперитивы подавали вовремя, чтобы все происходило на красивом фоне и чтобы вечеринку сопровождала развеселая музыка, но не станет же он гробить на это всю свою жизнь! Весна выдалась сырая и холодная, он чаще ездил на метро, чем на мотороллере, и однажды вечером ощутил, как в нем закипает подлинная ярость. Его бесила эта безликая и безвольная толпа – трясутся в вагоне, уставясь в пространство пустыми глазами, и у каждого в ушах наушники. Бесила попахивающая гнилью испарина, что оседала на стеклах. Бесили равнодушие, уныние, однообразие. Он смотрел на серые или коричневые пальто, на опущенные уголки губ, на руки, машинально цеплявшиеся за стальные поручни. И с ужасом чувствовал, что сторонний наблюдатель не выделил бы его из этой толпы. Конечно, он мог и дальше так жить. Со временем купил бы дом на берегу Морбиганского залива, проводил бы отпуск на Антильских островах, устраивал вечеринки с выпивкой. Скорее всего, стал бы руководителем проекта, завел бы одного или двух детей. Но даже и эта последняя мысль его не грела. Время от времени, в горах или у моря, ему казалось, будто он прикоснулся к настоящей жизни. В памяти остались мгновения, когда он, предельно сосредоточенный, едва держался дрожащими пальцами за слишком мелкую зацепку или напрягался всем телом, стоя на несущейся по волнам доске. Это не было «преодолением себя» – смешное выражение, – нет, но на краткий миг появлялось чувство, что он полностью владеет своим телом. Ему уже тридцать три, и, оглядываясь назад, он видел, что в памяти только эти минуты и остаются. Ну, само собой, случался еще любовный экстаз. Так что пора было шевелиться, и без промедления, во что бы то ни стало сдвинуться с места, иначе хоть подыхай.
Людовик потратил полгода, уговаривая Луизу. Ее все устраивало. Днем она добросовестно углублялась в юридические тонкости в своем налоговом управлении, вечерами он не давал ей скучать. Ей нравилось ходить с ним в кино и ресторанчики, она полюбила тихие семейные вечера и даже шумные вечеринки. По выходным он лазал по скалам и уже научился делать это вполне прилично, а она с удовольствием осваивала парусную науку на яхте родителей Людовика. Так бы и жить, спокойно дожидаясь, пока у нее начнет расти животик, – правда, это не к спеху.
Но она почувствовала, что должна уступить. У него все чаще портилось настроение, и он то и дело возвращался к этому разговору. Потом он придумал новый способ – стал рассказывать общим друзьям, что они вот‑вот отправятся путешествовать, а Луизу это бесило. Теперь, стоило им собраться компанией, кто‑нибудь непременно, хихикая, осведомлялся, скоро ли настанет великий день.
Она поддалась на уговоры, потому что боялась его потерять. Они ничем не рискуют – покатаются вволю по свету и вернутся домой. И отправляться надо именно сейчас, когда они полны сил, а детей у них еще нет. Нельзя все время оставаться серьезным, надо хоть один раз оторваться по полной. Этот последний довод на нее подействовал, воскресив детские героические мечты. В скалолазании ей именно больше всего и нравилось, что на стене полностью отдаешься сиюминутным ощущениям. Рядом с Людовиком она оттаяла, повеселела. Если бы он не появился в ее жизни, она бы окончательно замкнулась, скукожилась в своем одиночестве. Она знала, что перед началом опасного маршрута вполне естественно почувствовать страх, мимолетное желание все отменить, никуда не лезть. Ей случалось, уже стоя в шлеме и с ледорубом в руке, задаваться вопросом, что она здесь делает. Чтобы с этим справиться, достаточно сосредоточиться на технике – и вскоре испытаешь привычную радость. Ее мучила бессонница, и однажды ночью она отчетливо поняла, что до конца жизни себе не простит, если сейчас откажется от путешествия, если сдуется и выберет рутину. И тогда она разбудила Людовика, чтобы немедленно сказать ему, что согласна, и тем самым отрезать себе все пути к отступлению.
Потом они начали обсуждать подробности. Луиза настояла на том, чтобы пока взять отпуск только на год, а там будет видно. У Людовика планы роились десятками, он предлагал то одно, то другое, они уже отказались от путешествия верхом по Андам, решили, что не хотят разъезжать на велосипедах по Новой Зеландии, и отвергли горные вершины в Пакистане.
Яхта – вот что им подходит больше всего, яхта и Атлантический океан. Самое логичное – двинуться к Антильским островам, чтобы набить руку, потом спуститься к Патагонии – это истинный рай для скалолаза, а оттуда идти в Южную Африку. В Кейптауне они решат, как быть дальше. Можно будет отправить яхту обратно на грузовом судне и спокойно вернуться на работу, но, с другой стороны, они окажутся в двух шагах от Индийского океана и, возможно, на пороге кругосветного путешествия.
Потом они начали спорить, а иногда и ссориться из‑за того, как надо действовать. Она предложила отправиться в плавание зимой, чтобы привыкнуть управляться со снастями в непогоду, Людовик ее высмеял. А когда он заявил, что незачем тратиться на аварийный радиомаяк, она сказала, что он безответственный. Их пару бросало из стороны в сторону. Мечта стала общей, и каждый не в силах был удержаться от того, чтобы не перекраивать ее по‑своему. В течение года они усердно посещали салоны мореплавания и устроенные туроператорами «недели южных морей». У них появлялись знакомые, среди прочих – и тот самый Эрве, настоящий морской волк, не раз ходивший в Патагонию, он‑то и помог им найти идеальное судно. Парусник, скучавший на задах вандейской верфи, показался им пузатым и неуклюжим, но они не устояли перед его именем – «Ясон». Пережить такие же приключения, о каких рассказывают мифы, добыть собственное золотое руно – именно того они и хотели! Это имя было намеком, подсказкой судьбы. Вместе с Эрве они вечер за вечером изучали карты, выбирая лучшие места для стоянок и помечая западни, где может напасть вилливо. Они только и говорили, что о ветрах, холоде, штормах и айсбергах. Друзья Луизы накидали им схемы стольких маршрутов подъема вокруг Ушуаи, что и целой жизни бы не хватило испробовать все.
Комментариев нет