И буду век ему верна?



– Фенечка, – говорит Вадим, – почему бы тебе не переехать в гостиницу?

– Зачем? Мне здесь нравится.

– Шутишь? По‑моему, это место для тебя совершенно неподходящее. Если гостиница тебе не по вкусу, можно снять квартиру.

Я отвечаю в том духе, что сарайчик – предел моих мечтаний, и с соседями мне невероятно повезло, они поддержали меня в годину испытаний, и теперь оставить их было бы верхом неблагодарности.

Сережа внезапно обретает голос и наставительно шепчет:

– Чего ты дурака валяешь? Вадим хороший мужик, и денег у него до черта.

Наконец и сам Вадим вечером в ресторане, глядя в мои прекрасные глаза, делает мне вежливое, но откровенное предложение. Жизнь на юге начинает действовать на нервы. Я откидываюсь на спинку стула и делаю грустно‑ласковое лицо. После минутной заминки говорю:

– Вадим, у тебя дома, наверное, жена и двое детей, которых ты очень любишь.

– С чего ты взяла? – спрашивает он.

– Ты хороший человек, и все у тебя должно быть хорошо. Следовательно, есть жена и дети. Ну и зачем тебе я, скажи на милость? Я не гожусь для курортных романов. Прости меня, ладно?

Он вроде бы простил, но попыток толкнуть меня на путь греха не оставляет. Я проявляю завидную стойкость.

В конце недели мы расстаемся, Вадим рано утром уезжает домой.

– Кстати, – спрашиваю я, – почему ты приехал на машине?

– Ненавижу самолеты. Служил в десанте и решил: если жив останусь, близко к самолету не подойду.

– Поезда тоже ненавидишь?

Он смеется, обнимает меня. Мы прогуливаемся по улочке, «Мерседес» стоит возле калитки. Я пишу свой адрес, Вадим – свой телефон.

– У тебя действительно нет мобильного? – с сомнением спрашивает он. – Хочешь, подарю?

– Блага цивилизации лишают человека свободы, – ухмыляюсь я.

Он опять обнимает меня и говорит:

– Поедем со мной. Ну что тебе эти три дня?

Я качаю головой:

– У меня билет. Поеду поездом. Увидимся дома, хотя, может, ты и не захочешь.

– Желал бы я знать, чего хочешь ты.

– Господи, да этого даже я не знаю.

Прощание наше трогательное и довольно продолжительное. Под конец, явно испытывая некоторую неловкость, Вадим извлекает из машины два объемных пакета.

– Это тебе на дорогу, – говорит он. – Ешь регулярно и постарайся не потерять чемодан. До встречи.

Он машет рукой и хлопает дверцей «Мерседеса», я с пакетами остаюсь посреди улицы. Когда машина сворачивает за угол, я кидаюсь вдогонку, голос мой способен поднять мертвого. Вадим оказывается рядом, а я пытаюсь подобрать слова.

– Извини, – говорю я. – Наверное, это глупо… – Я и в самом деле чувствую, что веду себя по‑дурацки. – Я хотела сказать тебе спасибо. Ну, за то, что ты купил все это, не предложил мне деньги, а купил, и вообще… Мне будет очень плохо, если в родном городе ты меня забудешь.

Наши объятия и прощальный поцелуй ничего общего с братскими не имеют.

 

Родной город встречает меня ужасной жарой. Само собой, такси поймать не удается, я еду с чемоданом в битком набитом троллейбусе, футболка липнет к телу, и от запахов кружится голова. Вываливаюсь на своей остановке и, удивляясь собственной живучести, плетусь к дому. Лицо у меня горит, дыхание прерывистое, а настроение ни к черту. И это называется вернуться домой! Взбираюсь на второй этаж, отпираю дверь и оказываюсь в своем коммунальном раю. Дражайших соседей не наблюдается. Их у меня двое: Дуся, еще ничего себе женщина неопределенного возраста и занятий, с хронической мечтой о замужестве, и покинутый женой алкоголик, по совместительству слесарь нашего ЖЭКа Петр Алексеевич, он регулярно свинчивает кран в ванной на очередную опохмелку. Ванная ассоциируется у него с буржуазной роскошью, и убедить его оставить кран в покое совершенно невозможно. В двери моей комнаты торчат три записки. От папы: «Ефимия, как только приедешь, сразу же зайди домой. Сразу же». Ясно, мне предстоит допрос с пристрастием. Вторая записка: «Фенька, где ты? Я скучаю». Само собой, это муж‑летчик. И третья: «Эффи (последний муж, Олег Викторович, зовет меня на европейский манер), позвони, как приедешь, очень волнуюсь».

Я бросаю чемодан и двигаю в ванную, сердце замирает в недобром предчувствии. Однако кран на месте, я лезу под душ, испытывая к Петру Алексеевичу благодарность, граничащую с обожанием. Душ поднял мне настроение, я завариваю чай и пою. Громко, тихо петь я не умею. Попутно выясняю, что Петр Алексеевич съел весь запас макарон, которые я по неосмотрительности оставила в кухонном столе. Слава богу, до холодильника в комнате он не добрался. Пока я пью чай, появляется он сам с радостной улыбкой на багровом лице.

– Здорово, Фенька! – орет сосед. – Приехала? Заждались, заждались. Отдохнула, значит? Красавица. Как жизнь на курорте?

Я рассказываю про жизнь на курорте, а Петр Алексеевич одобрительно кивает.

– А сувенир мне привезла? – спрашивает он.

– Нет, – потерянно отвечаю я.

Лицо его становится обиженным.

– Вот так, ждешь ее тут, ждешь, а она нет чтобы о соседе подумать, мол, ожидает человек и все такое. Красивая ты баба, Фенька, а дура дурой, без понятия, вот от тебя мужики‑то и бегают. А я ждал, кран вон в ванной поставил.

Мне мучительно стыдно, я иду в свою комнату, Петр Алексеевич двигает за мной, перечисляя мои грехи. Я вспоминаю, что денег у меня вполне достаточно, и решительно жертвую на восстановление моей пошатнувшейся репутации.

– Мин херц, – проникновенно говорю я, – может, ты сам себе сувенир купишь, друг сердечный?

Лицо сердечного друга враз меняется.

– Фенька, ты человек. А я твои макароны съел. Сейчас за бутылкой сбегаю. Дуська скоро явится, посидим как люди. Дай тебе бог здоровья и мужика хорошего.

– Двигай, Петр Алексеевич, потом доскажешь.

Он исчезает, зато с интервалом в пять минут появляется Дуся.

– Фенька, – после приветствия спрашивает она, посверкивая лихо подведенными глазами, – ты Петьке на бутылку дала? Задолбал меня своим пьянством. Он тут без тебя едва не помер. Какую‑то дрянь выпил. «Скорую» вызывали.

Я прикидываю, мог ли Мин херц в самом деле выпить какой‑то дряни, приняв ее за целебную жидкость, или соседка слегка преувеличивает. По всему выходит, что мог. Я отыскиваю в шкафу шарф, подаренный мне матушкой года два назад, и дарю Дусе, нагло выдавая за сувенир с юга. Она любезно сообщает, кто домогался встречи со мной в мое отсутствие, а также подъездные, дворовые и городские новости.

К вечеру, наведя порядок в комнате и разобрав чемодан, я валяюсь на кушетке и прикидываю, когда следует появиться у родителей. Хотя папа дважды написал фразу «сразу же», в отчий дом я не спешу – в конце концов, никто не знает (никто, кроме Вадима, кстати), когда я приеду, так что денька три можно потянуть. Грехов у меня накопилось множество, на ласковый прием рассчитывать не приходится. Надо сказать, родители меня не особо жалуют, что неудивительно, ведь я та самая паршивая овца, которая, как известно, все стадо портит.






Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14

Комментариев нет

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *