Но не мой, не наш с Наоми.
Только не мы.
С нами такое не могло произойти. Мы – это на всю жизнь. JMNS – пока смерть не разлучит нас. Это была наша мантра.
Знаю, что вы думаете: «Шестнадцать лет…»
Ну и что? Некоторые люди начинают встречаться в этом возрасте и остаются вместе на всю жизнь. Я смотрел на Наоми. В тот вечер она выглядела грустной. Бесконечно грустной. Откуда исходила эта грусть? От меня? От кого‑то другого? Вопросы бились о стенки моего черепа, как волны о корпус парома. Это ведь моя подружка, девушка, которую я люблю. Та, с которой я хотел провести всю оставшуюся жизнь. Проклятье, меня охватило такое чувство, будто мои внутренности пожирает дандженесский краб.
– Черт возьми, может, скажешь мне наконец, что происходит? Что я такого сделал? У тебя появился другой, так?
Сам того не желая, я повысил голос до крика.
В первый раз за все время разговора она пристально посмотрела на меня, и я почувствовал, что между нами даже не пропасть, а бездна, световые годы. Еще несколько недель назад мы были так близки. А теперь бесконечно далеки.
– Наоми…
Я протянул руку и осторожно поймал ее палец.
– ОСТАВЬ МЕНЯ!
Я испытал потрясение. Наоми резко высвободилась, как если б случайно сунула палец в розетку, словно ей отвратительно само мое прикосновение. И она отступила.
На шаг…
Затем на два…
И вдруг разрыдалась.
– Ты что, не видишь, что происходит? – выкрикнула она, вытирая текущие по щекам слезы и отступая еще дальше. – Ты не видишь, что этот остров с нами делает, с твоими друзьями и с тобой? Ты не понимаешь, что все скоро закончится?
Я спросил себя, о чем, черт возьми, она говорит.
– Что значит «скоро закончится»? При чем тут мои друзья? – недоверчиво произнес я. – И о чем ты вообще говоришь?
Я сделал шаг к ней, но она шагнула назад.
Я сделал еще один шаг…
Она отступила на такое же расстояние…
Это походило на танец – но танец опасный, зловещий и горький.
Мы покинули убежище – главные палубы в центре корабля, и сверху на нас полился ледяной дождь, молотя по голове, стекая по затылку под воротник, но я не обращал на это ни малейшего внимания.
– Наоми, – нежно повторил я.
И снова шагнул вперед.
Она отступила.
– Не приближайся.
Ее бедра уже касались планшира, там, где он был опасно низким: почти в самом носу парома. От падения в бушующие волны вас удерживает только цепь. На этот раз ей действительно пришлось остановиться.
– Напоминаю тебе, что это и твои друзья, – проговорил я. – Разве мы не были всегда лучшими в мире друзьями? Разве мы не считали себя семьей? Мне подобный, мой брат – помнишь?
Наоми с отвращением покачала головой.
– Уходи, – выдавила она сквозь рыдания. – Пожалуйста, уходи.
Теперь в ее голосе звучало что‑то другое. Это был страх. Она боялась меня. Как, ну как такое вообще может быть возможно?
– Наоми…
– Пожалуйста, Генри.
Она заикалась, слезы – или все‑таки дождь – струились по ее щекам. За спиной ревело голодное море. Его белые гребешки взрывались, будто гейзеры, высокие, как дом, у носовой части, в пяти метрах от нас, и хлопья пены периодически оседали на наших лицах.
Я схватил ее за запястья.
– ПУСТИ МЕНЯ, ЧЕРТ ПОБЕРИ!
Она закричала. Дурным голосом. Это меня разозлило.
Я сделал движение.
Лишнее движение.
Я стал трясти ее как грушу, пытаясь привести в чувство. Да, прямо рядом с планширом, в паре сантиметров от зияющей бездны. Знаю, могло показаться, что я обезумел. Наоми взвизгнула и принялась отбиваться. Как истеричка. Она выглядела так, будто чертовски боится. Наверное, подумала, что я собираюсь толкнуть ее за борт. Как ей такое могло прийти в голову? Как она хоть на миг могла предположить, что я на такое способен? Пожалуй, именно это тяготит меня больше всего.
Наоми изо всех сил оттолкнула меня, и я упал, не удержавшись на ногах, прямо на залитую водой палубу. Новое облако пены окатило меня, как из душа. Наоми пошатнулась и на секунду зависла над бездной. В жутком онемении я смотрел, как ветер треплет ее капюшон, волосы развеваются, будто танцуя, глаза вытаращены от ужаса, а за ее спиной углубления и холмы черной воды в бахроме пены…
– Эй! – взревел работник парома, скатываясь по ступенькам. Должно быть, он увидел нас в окно рубки или, скорее всего, в камере внешнего наблюдения. – Что вы здесь творите?!
…но в последний момент Наоми удалось восстановить равновесие резким движением поясницы, чем она и воспользовалась, чтобы обогнуть работника и исчезнуть на лестнице, ведущей на верхние палубы.
– Наоми!
Я бросился за ней, но она уже исчезла наверху лестницы. Этот тип схватил меня за рукав.
– Поднимайтесь наверх! – заорал он. – Сдурели совсем, что ли? Опасно, неужели не понимаете?
О да, это я прекрасно понимал.
Я взобрался по лестнице, перешагивая через ступеньку, бросил рассеянный взгляд на свисающую с потолка камеру, в обзоре которой находилось все это тесное пространство сверху донизу.
Я искал ее. Повсюду. На закрытых палубах, в толпе пассажиров, сидящих вокруг столов или в креслах, стоящих рядами; среди тех, кто зависал в баре, среди посетителей туалетов, среди остальных учеников школы, даже снаружи, на открытых палубах, – там, где в такую ночь не было ни единой живой души и где ветер завывал сильнее всего.
Никакой Наоми.
Нигде.
* * *
Я вернулся за наш стол; по моему лицу текла вода, волосы и одежда – хоть выжимай. Чарли заметил меня первым и удивленно вылупился:
– Черт, Генри! Ты мокрый насквозь! А где Наоми?
– Не могу найти, – ответил я.
Кайла и Джонни подняли глаза от своих смартфонов.
– Что? Но вы же были вместе, вас видели, когда вы спускались…
– Мы подумали, что вы хотите заняться «этим» в машине, – улыбаясь, добавил Джонни.
Я никак не отреагировал.
– Генри, что происходит? – спросил Чарли, заметив мое состояние.
– Не знаю, куда она пошла… Я повсюду ее искал… но так и не нашел…
– Но вы же были вместе.
– Я знаю… знаю.
– Так. – Чарли встал, бросил взгляд на двух остальных: – Вы остаетесь здесь. Если она появится, позвоните. А мы идем искать Наоми.
Мы возобновили поиски, прошли всюду, где прошел я.
Внезапная вспышка в памяти. Мысленно я снова пробегаю переходы и залы, рассматривая лица, вглядываясь в силуэты. И кое‑что привлекло мое внимание. Например, присутствие на борту Джека Таггерта. Он сидел в глубине зала, перед дверью, ведущей в заднюю часть корабля, и, несмотря на час пик, за столом, кроме него, никого не было. Все присутствующие на борту – или почти все – знали Джека лично и не имели никакого желания с ним пересекаться. Таггерт жил один в чаще леса, на труднодоступной оконечности острова у подножия Маунт‑Гарднер, самой высокой на Гласс‑Айленд, достигающей двух тысяч четырехсот восьми футов, или семисот тридцати двух метров. У него была репутация грязного типа, и поверьте мне, иногда репутации бывают заслуженные. В тот вечер он складывал пазл. На паромах всегда есть пазлы.
Комментариев нет