– Сударь, – сказал он, – вы говорите, что вы любили Валентину, что вы были ее женихом. Я не знал об этой любви, о вашем сговоре; и все же я, ее отец, прощаю вам это; ибо, я вижу, ваше горе велико и неподдельно.
Ведь и мое горе слишком велико, чтобы в душе у меня оставалось место для гнева.
Но вы видите, ангел, который сулил вам счастье, покинул землю; ей не нужно больше земного поклонения, ныне она предстала перед творцом: проститесь же с ее бренными останками, коснитесь в последний раз руки, которую вы ждали, и расстаньтесь с ней навсегда. Валентине нужен теперь только священник, который ее благословит.
– Вы ошибаетесь, сударь, – воскликнул Моррель, подымаясь на одно колено, и его сердце пронзила такая боль, какой он никогда еще не испытывал, – вы ошибаетесь. Валентина умерла, но она умерла такой смертью, что нуждается не только в священнике, но и в мстителе! Посылайте за священником, господин де Вильфор, а мстителем буду я!
– Что вы хотите сказать, сударь! – пробормотал Вильфор. Полубезумный выкрик Морреля заставил его содрогнуться.
– Я хочу сказать, что в вас – два человека, сударь! – продолжал Моррель. – Отец довольно плакал – пусть выступит королевский прокурор.
Глаза Нуартье сверкнули; д’Авриньи подошел поближе.
– Я знаю, что говорю, сударь, – продолжал Моррель, читая по лицам присутствующих их чувства, – и вы знаете не хуже моего, то, что я скажу: Валентину убили!
Вильфор опустил голову; д’Авриньи подошел еще на шаг; Нуартье утвердительно опустил веки.
– В наше время, – продолжал Моррель, – живое существо, даже не такое юное и прекрасное, как Валентина, не может умереть насильственной смертью без того, чтобы не потребовали отчета в его гибели. Господин королевский прокурор, – закончил Моррель с возрастающим жаром, – здесь нет места жалости! Я вам указываю на преступление, ищите убийцу!
И его неумолимый взгляд вопрошал Вильфора, который, в свою очередь, искал взгляда то Нуартье, то д’Авриньи.
Но вместо того чтобы поддержать Вильфора, отец и доктор ответили ему таким же непреклонным взглядом.
– Да! – показал старик.
– Верно! – сказал д’Авриньи.
– Вы ошибаетесь, сударь, – проговорил Вильфор, пытаясь побороть волю трех человек и свое собственное волнение, – в моем доме не совершается преступлений; меня разит судьба, меня тяжко испытует бог, но у меня никого не убивают!
Глаза Нуартье сверкнули; д’Авриньи открыл рот, чтобы возразить.
Моррель протянул руку, призывая к молчанию.
– А я вам говорю, что здесь убивают! – сказал он негромко, но грозно.
Я вам говорю, что это уже четвертая жертва за четыре месяца!
Я вам говорю, что четыре дня тому назад уже пытались отравить Валентину, но это не удалось благодаря предосторожности господина Нуартье!
Я вам говорю, что дозу удвоили или переменили яд, и на этот раз злодеяние удалось!
Я вам говорю, что вы это знаете так же хорошо, как и я, потому что господин д’Авриньи вас об этом предупредил и как врач, и как друг.
– Вы бредите, сударь, – сказал Вильфор, тщетно пытаясь освободиться от захлестнувшей его петли.
– Я брежу? – воскликнул Моррель. – В таком случае я обращаюсь к самому господину д’Авриньи. Спросите у него, сударь, помнит ли он слова, произнесенные им в вашем саду, перед этим домом в вечер смерти госпожи де Сен-Меран; тогда вы оба, думая, что вы одни, говорили об этой трагической смерти; вы ссылаетесь на судьбу, вы несправедливо обвиняете бога, но судьба и бог участвовали в этой смерти только тем, что создали убийцу Валентины!
Вильфор и д’Авриньи переглянулись.
– Да, да, припомните, – сказал Моррель, – вы думали, что эти слова были сказаны в тишине и одиночестве, затерялись во мраке, но они достигли моих ушей.
Конечно, после этого вечера, видя преступную снисходительность господина де Вильфора к своим близким, я должен был все раскрыть властям. Я не был бы тогда одним из виновников твоей смерти, Валентина, любимая! Но виновник превратится в мстителя; это четвертое убийство очевидно для всякого, и если отец твоей покинет тебя, Валентина, клянусь тебе, я сам буду преследовать убийцу!
И словно природа сжалилась, наконец, над этим сильным человеком, готовым сломиться под натиском собственной силы, – последние слова Морреля замерли в его гортани, из груди его вырвалось рыдание, непокорные слезы хлынули из глаз, он покачнулся и с плачем вновь упал на колени у кровати Валентины.
Тогда настала очередь д’Авриньи.
– Я разделяю чувства господина Морреля и тоже требую правосудия, – сказал он громко. – У меня сердце разрывается от мысли, что моя малодушная снисходительность поощрила убийцу!
– Боже мой! – еле слышно прошептал Вильфор.
Моррель поднял голову и, читая в глазах старика, горящих нечеловеческим пламенем, сказал:
– Смотрите, господин Нуартье хочет говорить.
– Да, – показал Нуартье с выражением особенно ужасным, потому что все способности этого несчастного, беспомощного старика были сосредоточены в его взгляде.
– Вы знаете убийцу? – спросил Моррель.
– Да, – ответил Нуартье.
– И вы нам укажете его? – воскликнул Максимилиан. – Мы слушаем! Господин д’Авриньи, слушайте!
Глаза Нуартье улыбнулись несчастному Моррелю грустно и нежно, одной из тех улыбок, которые так часто радовали Валентину.
Затем, как бы приковав глаза собеседника к своим, он перевел взгляд на дверь.
– Вы хотите, чтобы я вышел? – горестно воскликнул Моррель.
– Да, – показал Нуартье.
– Пожалейте меня!
Глаза старика оставались неумолимо устремленными на дверь.
– Но потом мне можно будет вернуться? – спросил Максимилиан.
– Да.
– Я должен выйти один?
– Нет.
– Кого же я должен увести? Господина де Вильфора?
– Нет.
– Доктора?
– Да.
– Вы хотите остаться с господином де Вильфором?
– Да.
– А он поймет вас?
– Да.
– Будьте спокойны, – сказал Вильфор, радуясь, что следствие будет вестись с глазу на глаз, – я отлично понимаю отца.
Хотя он говорил это с почти радостным выражением, зубы его громко стучали.
Д’Авриньи взял Максимилиана под руку и увел его в соседнюю комнату.
Тогда во всем доме воцарилось молчание, более глубокое, чем молчание смерти.
Наконец через четверть часа послышались нетвердые шаги, и Вильфор появился на пороге гостиной, где находились д’Авриньи и Моррель, один – погруженный в задумчивость, другой – задыхающийся от горя.
– Идемте, – сказал Вильфор.
И он подвел их к Нуартье.
Моррель внимательно посмотрел на Вильфора.
Лицо королевского прокурора было мертвенно-бледно; багровые пятна выступили у него на лбу; его пальцы судорожно теребили перо, ломая его на мелкие куски.
– Господа, – сдавленным голосом сказал он д’Авриньи и Моррелю, – дайте мне честное слово, что эта ужасная тайна останется погребенной в наших сердцах!
У тех вырвалось невольное движение.
– Умоляю вас!.. – продолжал Вильфор.
– А что же виновник!.. – сказал Моррель. – Убийца!.. Отравитель!..
– Будьте спокойны, сударь, правосудие совершится, – сказал Вильфор. – Мой отец открыл мне имя виновного; мой отец жаждет мщения, как и вы, но он, как и я, заклинает вас хранить преступление в тайне. Правда, отец?
Комментариев нет