– Нэйтан, не отставай! – Мама дергает меня за рукав.
– А ее похоронят? Как бабушку?
– Нет. Кошки – не люди. Пойдем.
– Так ведь хозяина надо предупредить, что кошка домой не вернется.
– Каким образом? Подобрать дохлую кошку и носить по Вествуд‑роуд? Спрашивать в каждом доме, кто хозяин?
Иногда маме приходят в голову дельные мысли.
– Ну, придется время потратить, но…
– Нэйтан, прекрати! Нас ждут у леди Грэйер.
– Но ведь вороны ей глаза выклюют. Надо похоронить.
– Здесь нет ни сада, ни лопаты.
– А у леди Грэйер найдется и сад, и лопата.
Мама снова закрывает глаза. Наверное, у нее голова разболелась.
– Все, этот разговор окончен.
Она тащит меня за собой, к середине проулка Слейд. В проулке всего пять домов, но кирпичные ограды с обеих сторон такие высокие, что за ними ничего не видно, только небо.
– Смотри не пропусти маленькую черную железную дверь с правой стороны, – говорит мама.
Мы доходим до следующего угла – ровно девяносто шесть шагов, трещины в асфальте заросли одуванчиками и чертополохом, но двери нет. Мы сворачиваем направо, проходим еще двадцать шагов и оказываемся на улице, параллельной Вествуд‑роуд. На табличке надпись: КРЭНБЕРИ‑АВЕНЮ. Напротив стоит машина Ассоциации скорой помощи Святого Иоанна. На замызганной панели над задним колесом кто‑то написал: ВЫМОЙ МЕНЯ. Водитель со сломанным носом разговаривает по рации. Мимо нас на скутере проезжает мод, как в «Квадрофении», без шлема.
– Ездить без шлема запрещено, – говорю я.
– Странно все это, – говорит мама, глядя на конверт.
– А вот сикха в тюрбане полицейские…
– «Маленькая черная железная дверь»… Как мы ее пропустили?
Я знаю. На меня валиум действует, как волшебное зелье на Астерикса, а вот мама от него соловеет. Вчера она меня Фрэнком назвала, как папу, и не заметила. Рецепты на валиум выписывают два доктора, потому что таблеток по одному рецепту не хватает, но…
…рядом лает собака. Я вскрикиваю, в страхе отшатываюсь и писаю в штаны – совсем чуть‑чуть. Нет, все в порядке, там забор, а собака – крошечная тявка, а не бульмастиф, и уж точно не тот самый бульмастиф, а описался я всего капельку. Сердце стучит как сумасшедшее, меня мутит. Мама вышла на Крэнбери‑авеню, ищет ворота и особняк за воротами, тявканья даже не услышала. Мимо проходит лысый тип в комбинезоне – в руках ведро, на плече стремянка, – насвистывает «Я научу всех в мире петь».
– Простите, вы не знаете, где здесь Слейд‑хаус? – спрашивает его мама.
Свист прекращается. Лысый тип останавливается:
– Где здесь что?
– Слейд‑хаус. Резиденция леди Норы Грэйер.
– Понятия не имею. Но коли вы ее найдете, передайте этой самой леди, что если ей угодно кого попроще, то я мастер дам ублажать. Классный у тебя галстучек, сынок, – говорит он мне, сворачивает в проулок Слейд и продолжает насвистывать с того самого места, на котором прервался.
Мама глядит ему в спину, бормочет:
– Вот уж спасибо, помощничек хренов.
– «Хренов» – нехорошее слово.
– Нэйтан, не… Ох, не начинай.
По‑моему, лицо у мамы сердитое.
– Хорошо.
Песик больше не тявкает, лижет пипиську.
– Вернемся, – решает мама. – Может быть, леди Грэйер имела в виду соседний переулок.
Она идет к проулку Слейд, я за ней. Мы подходим к середине проулка как раз тогда, когда тип со стремянкой на плече сворачивает за угол, там, где лежит дохлая лунно‑серая кошка.
– Если здесь кого убьют, то никто и не увидит, – говорю я.
Мама не обращает на меня внимания. Может, мое замечание не совсем нормальное. На середине проулка мама останавливается:
– Ох, ну надо же!
В кирпичной стене виднеется черная железная дверь. И правда маленькая. Во мне четыре фута одиннадцать дюймов росту, а дверь вровень с моими глазами. Толстяку в нее не протиснуться. На двери нет ни ручки, ни замочной скважины, ни щелей в дверном косяке. Она черная‑черная, как пустота, как провалы между звездами.
– И как мы ее пропустили? – говорит мама. – Тоже мне, бойскаут.
– Я больше не бойскаут, – напоминаю я.
Мистер Муди, глава скаутского отряда, велел мне валить куда подальше, я и свалил. А потом бригада спасателей Сноудонии меня два дня искала. В новостях показывали, и все такое. Все почему‑то очень рассердились, но я ведь просто делал что сказано.
Мама толкает дверь – не открывается.
– И как эту проклятую дверь открыть? Может, постучать?
Дверь притягивает мою ладонь. Поверхность теплая.
Дверь распахивается внутрь, петли визжат, как тормоза…
…и перед нами сад – жужжащий летний сад. Там растут розы, зубатые подсолнухи, россыпи маков, кустики наперстянки и еще какие‑то цветы, названий которых я не знаю. Там есть каменная горка и пруд, повсюду снуют пчелы и порхают бабочки. Потрясающе.
– Великолепно! – говорит мама.
Слейд‑хаус стоит на вершине холма – старый, приземистый, суровый, серый и наполовину облепленный огневым плющом, совершенно непохожий на дома вдоль Вествуд‑роуд и Крэнбери‑авеню. Если бы он принадлежал Национальному обществу охраны исторических памятников, то его посещение стоило бы два фунта, а детям до шестнадцати – семьдесят пять пенсов. Мы с мамой проходим в черную железную дверь, ее закрывает ветер, будто дворецкий‑невидимка, порывы подталкивают нас в сад, вдоль стены.
– У Грэйеров наверняка садовник есть, – говорит мама. – И не один.
Валиум наконец‑то подействовал. Красные тона становятся глубже, синие – яснее, зеленые – влажнее, а белые делаются прозрачными, как папиросная бумага. Я хочу спросить маму, как такой огромный дом и сад умещаются в пространство между проулком Слейд и Крэнбери‑авеню, но вопрос проваливается в глубокий бездонный колодец, и я забываю, что забыл.
– Вы, должно быть, миссис Бишоп с сыном, – произносит невидимый мальчик.
Мама отшатывается, совсем как я от тявки, а мое изумление смягчает валиум.
– Я тут, наверху, – слышится голос.
Мы с мамой глядим вверх. На стене, футах в пятнадцати от нас, сидит мальчик, мой ровесник. У него волнистые темные волосы, пухлые губы, молочно‑белая кожа, джинсы, кеды на босу ногу и белая футболка. Никакого твида и галстуков‑бабочек. Мама не говорила, что на музыкальное суаре пригласили моих сверстников. Значит, сейчас начнутся выяснения, кто самый клевый, самый крутой, самый умный… Нормальным мальчишкам это всегда почему‑то важно, а такие, как Гэс Ингрем, из‑за этого даже дерутся.
– Здравствуй, – говорит мама. – Да, я – миссис Бишоп, а это Нэйтан. Послушай, может быть, ты спустишься? Стена уж очень высокая.
– Приятно познакомиться, Нэйтан, – говорит мальчик.
– Почему? – спрашиваю я подошвы кедов.
Мама шипит что‑то про манеры, а мальчик отвечает:
– Потому что. Кстати, меня зовут Иона. Мне поручили вас встретить.
Я не знаю ни одного Ионы. Бордовое имя.
– Иона, ты сын леди Норы? – спрашивает мама.
Иона, поразмыслив, отвечает:
Комментариев нет