Герой

Минут через десять ромеи отступили. Очень вовремя, потому что у Духарева со Званом тоже закончился боезапас.

Поле боя осталось за русами. И на поле этом осталось не меньше трех десятков ромеев.

А стрелы – не проблема. Боезапас можно пополнить ромейскими.

Духарев снял Азима с ограждения, положил ничком – спина убитого была утыкана стрелами, как мишень из бычьей шкуры – после тренировки отроков.

– Пригляди тут, – велел он Звану, а сам спустился вниз: допросить пленного ромея.

К счастью, пленный запираться не стал – Духареву очень не хотелось прибегать к жестким методам допроса в Божьем храме.

Но то, что рассказал пленный (булгарский священник старательно переводил – сам Духарев по‑гречески говорил, но не очень уверенно), – не обрадовало.

Отряд, на который напоролись русы, оказался частью «боевого охранения» возвращавшихся из Константинополя булгарских царевичей Бориса и Романа. Более того: оказалось, что отбыли царевичи из Константинополя задолго до того, как их отца‑кесаря хватил инсульт. То есть лодьи русов еще на Дунай не вышли, а «союзники»‑византийцы уже отправили в Булгарию царевичей и, в поддержку им, трехтысячную армию под командованием патрикия Никифора Эротика. И армия эта вот‑вот будет здесь, потому что дозору была изначально поставлена задача добыть «языка». И командир катафрактов, оказавшихся на поверку и не катафрактами вовсе, а легкой конницей, сразу же отправил начальству гонца с сообщением, что обнаружена и блокирована группа из нескольких скифов, которые, судя по доспехам, не какие‑нибудь степные бродяги, а вполне авторитетные воины. Возможно – из личной дружины Святослава.

Как в гриднях Духарева опознали «скифов», тоже выяснилось просто. По посадке. Любой опытный кавалерист‑ромей сразу замечал, что русы держатся в седлах «не так».

В общем, дела у Духарева и его парней были кислые. Имелся небольшой шанс, что удастся покинуть церковь, когда стемнеет. Но еще более вероятно, что с наступлением темноты ромеи снова пойдут на штурм.

Одна надежда, что Йонах сумел добраться до Преславы, там выделят отряд – выручать воеводу, и подмога эта поспеет раньше, чем патрикий с войском.

Потому что вряд ли Икмор со Щенкелем пошлют на помощь Духареву больше двух‑трех сотен гридней. Им ведь в первую очередь Преславу надо держать.

Щенкель, тот бы и вовсе никого не послал – у него с Сергеем отношения сложные. Но Икмор – друг. Этот может и сам прискакать… И угодить прямо в лапы ромеев. Два ближних воеводы Святослава – роскошная добыча.

Но Духарев всё равно не жалел, что ездил в Межич. Людомилу спас, а себя… Как‑нибудь выкрутится. Не в первый раз.

После разговора с ромеем к Духареву подошел булгарский священник. Страха у него в глазах не было – только беспокойство. За клир и оказавшихся в западне прихожан.

Духарев заверил, что русы им ничего худого не сделают. Сам он – христианин и готов хоть сейчас выпустить всех, кто пожелает. Но как поступят с ними ромеи, он не знает. Может, и пощадят.

Священник отошел к своим, посовещался и вернулся с сообщением, что покидать церковь никто не хочет. Доверия к ромеям у булгар не было. Еще священник предложил причастить и исповедовать Сергея. Мало ли как обернется…

Духарев предложение принял с благодарностью. За себя и за Звана – больше в его маленьком отряде христиан не было.

Перевалило за полдень. Снаружи было тихо. Новых попыток захватить церковь ромеи не предпринимали.

Духарев с гриднями перекусили кое‑чем из дорожных припасов. Поделились и с булгарами: экономить не имело смысла. Всё решится этой ночью. Поели, запили церковным вином… Гридни расслабились, задремали. Все, кроме дозорного, конечно.

Духарев думал о Людомиле. И о Сладиславе. Но о Людомиле – больше. Ведь жена была далеко, а Людомила – почти рядом. Сергею стоило закрыть глаза, и он уже ощущал ее: приникшее тело, мягкие губы, тяжелый тугой узел волос на затылке. Мысль о ней кружила голову, как полный мех напоенного заморскими травами меда, сладкого и пряного, пьянящего одним только запахом. Меда, который можно пить большими глотками, долго, жадно… Пока не опустеет мех. Только этот «мех» никогда не опустеет.

Сергей чувствовал ее и желал… Просто нестерпимо. Окажись Людомила сейчас рядом – овладел бы ею прямо здесь, в Божьем храме. И это не было бы грехом… Наверное. Наверное, хорошо, что ее здесь нет… И всё‑таки…

– Батька, проснись!

Зван.

Духарев сел, встряхнул головой. Вокруг полумрак, но сверху, из высоких узких оконец‑прорезей, сочится тусклый свет.

– Долго я спал?

– Солнце садится.

– Ага… А что ромеи?

– Плохо. Сюда войско подходит. Ихнее.

– Точно?

– Сам видел. В основном – конные. Много. Стелищ на семь по дороге растянулись.

– Пойду гляну, – Духарев поднялся и полез на колокольню.

Зван не ошибся.

Это были ромеи. Действительно много. Всадники, пехота, обоз… Словом, войско.

– Что будем делать, батька?

Духарев оглядел свою маленькую армию. Пятерых парней, доверивших вождю свою жизнь. Каждый из них присягнул умереть за воеводу. И умрут. Если он велит.

– Как пленный? – спросил Духарев.

– Живой пока.

– Ходить может?

– Не‑а.

– Тогда вы двое возьмете его и отнесете к ромеям. С вами священник пойдет. Переводить будет. Скажете ромеям… – Духарев задумался. Надолго.

– Чё сказать‑то? – не выдержал кто‑то.

– Скажете: я – воевода киевский Серегей. Я не воюю с императором ромеев. И я готов сдаться, если моим людям сохранят жизнь и не причинят вреда.

– А тебе, батька?

– Это всё.

– Но батька…

– Всё! Скажете точно, слово в слово. А еще добавите, что говорить я хочу либо с ромейским стратигом, либо с царевичем Борисом. И еще скажете, что я – друг патрикия Калокира, посланника кесаря Никифора Фоки…

Глава четырнадцатая

Ромейская честность

– Ты полагаешь, росс, что это хорошая рекомендация – быть другом изменника Калокира?

На одутловатом лице патрикия Никифора Эротика – привычная брезгливо‑надменная гримаса потомственного аристократа, разговаривающего с варваром.

Рядом с патрикием – ромейский поп. Попа зовут Филофей. Он – важная шишка, поскольку патрикий обращается с ним как с равным. И, кажется, даже немного заискивает. Оба – и поп, и аристократ, неплохо владеют языком славян, так что переводчика не требуется. Естественно, перевода не требуется и обоим булгарским царевичам, которые тоже присутствуют здесь. Но помалкивают.

Духареву сыновья Петра не понравились. Одеты по‑византийски, рожи постные, глазки потуплены. Вид у обоих далеко не царственный. Впрочем, что возьмешь с тех, кто с малолетства – в заложниках.

– Изменника Калокира? – Это для Духарева сюрприз. – Мне об этом ничего не известно. Мой князь – союзник вашего императора. Он здесь – по его просьбе.

– Следи за своим языком, росс! Император не просит – он повелевает!