Единорог

Как бы то ни было, все теперь для нее изменится, и финал истории скрывается во тьме. Она переходила от одной тайны к другой. По мере того как тянулся бесконечный день, Мэриан испытала все меньше ужаса и все больше печали несколько эгоистического толка из-за того, что она полностью лишится Ханны. Это стало частью ее боли, и она говорила себе: «Я ее недостаточно любила, я недостаточно ее понимала».  Она больше не понадобится Ханне, и та ее не позовет. Это по-своему справедливо. Немного позже, днем, на смену абсурдному и расслабляющему утешению пришло странное чувство, которое Мэриан, хотя и не сразу, определила как вновь пробудившееся чувство свободы. Это немного развеселило, хотя и не слишком радовало. Она не ощущала ни экзальтации, ни вины. У нее кружилась голова от изнеможения и свободы. Великий акт разрушения Ханны действительно изменил мир.

Мэриан подумывала, не лучше ли и ей начать упаковывать свои чемоданы. Однако странное предвкушение грядущей перемены, почти отпуска, было слишком сильным. Горничные забросили работу и оккупировали весь дом; болтая на родном языке, они рассиживали, попивая чаи. Никакой привычной еды не подавалось. Мэриан думала, что же произойдет, когда Ханна уедет, оставив их одних. Возможно, они останутся в доме как свора бестолково покинутых слуг, ссорящихся между собой. Они будут здесь до тех пор, пока не приедет Питер Крен-Смит, а он загонит их всех в хлев и превратит в свиней.

— Расскажи мне еще о лососях. Что они делают? — спросила Мэриан, чтобы отвлечься самой и отвлечь Дэниса. Утром он был в слезах, да и сейчас находился в глубоком отчаянии. Весь день он трогательно стремился оставаться рядом с ней.

— Ну, когда им исполняется два или три года, они оставляют заводи и плывут вниз по рекам к морю. Живут в нем, может быть, три или четыре года (думаю, люди точно не знают), а некоторые могут остаться в море и дольше. И там они становятся мощными, большими рыбами. Затем однажды весной возвращаются назад вверх по реке в то место, где родились. Чтобы метать икру.

— Вверх по такой реке, как эта? Как им это удается? Кажется, они могут разбиться на камнях.

— Некоторые разбиваются. Но они очень сильны и ловки. Это как раз те качества, что необходимы для борьбы со стихией. Природа против природы. Мне довелось увидеть, как пытался один из них перепрыгнуть через водопад, как раз в этом месте: он ударялся о камни и падал назад, а затем наконец сиганул вбок, вой на те камни, прополз по земле и бросился в воду выше водопада. Храбрая рыба.

— Храбрая рыба. Да. Я помню, Ханна так сказала однажды. Говорила, что они движутся вверх по реке, как души, пытающиеся приблизиться к Богу.

— Они, безусловно, одержимы необыкновенным желанием.

— Но так страдать…

— Страдание не позор, оно естественно. Его предписывает природа. Каждое творение страдает. Оно страдает от того, что создается, если не от чего-либо другого. Оно страдает от разъединенности с Богом.

— Твоя религия очень грустная, Дэнис. Боюсь, я не верю в Бога.

— Нет, вы верите. Но вы не знаете Его имени. А я, знающий Его имя, лучше вас только на одно маленькое слово. А вот и лососевая заводь.

Помедлили. Когда они поднялись, шум водопада почти не был слышен из-за какой-то особенности земли. Небо впереди стало по- вечернему зеленоватым и слегка окрасило зеленым цветом большое пространство недвижной воды. Серые вороны взлетали из вереска и пускались в медленный полет, отбрасывая мимолетное отражение на воду. Впереди у горизонта виднелась темная линия болота, а немного левее, в отдалении, на фоне розовеющего вечера высился силуэт дольмена с обрубленными краями. А в остальном — только вода и небо, вереск и тишина.

Мэриан тяжело дышала. Она устала от крутого подъема. Да и место обладало какой-то силой, заставившей ее задохнуться. Она внезапно почувствовала смущение от близости Дэниса, как будто они вошли в церковь и должны были теперь говорить в ином ключе.

Дэнис, казалось, ничего не заметил и искал путь вдоль поросшего вереском края. Он говорил:

— Тут есть место, откуда их можно увидеть. Только не надо подходить слишком близко. Вот здесь — подползти и лечь на этот камень. Не делайте резких движений, так. Туда смотрите, в затененные места. Подождите… Видите их, этих больших парней?

Мэриан осторожно легла на камень, немного нависавший над водой. Внизу темнели уступы. Вода под ними казалась глубокой, густо-коричневой. Некоторое время она вглядывалась, но не видела ничего, кроме отблесков света. Когда они как бы слились и осветили значительное пространство, что-то большое проскользнуло мимо подобно тени. Затем еще. Безмолвный глубокий мир заполняли медлительные, величественные существа.

— Ты их видишь теперь, Мэриан? Большие ребята. Некоторые из них достигают тридцати-сорока фунтов. Слава Богу, их теперь оставят в покое.

Внезапно Мэриан почувствовала себя невыносимо. Она сползла с камня на сухой, потрескивающий вереск. Дэнис сидел рядом, обхватив руками колени, его глаза все еще следили за рыбой. Мэриан поняла, что вот-вот разрыдается. Чтобы удержаться, она посмотрела на Дэниса. В тот же момент и он медленно повернулся к ней. На фоне зеленоватого на востоке неба она увидела его костистые скулы отполированной бронзы, взлохмаченные иссиня-черные волосы, удлиненные синие, как сапфиры, глаза. Печальное потерянное лицо — лицо человека, не принадлежащего этому миру. Она сказала:

— Что могли мы сделать для Ханны? Прости меня за трусость…

Он страдальчески нахмурил брови и быстро отвернулся.

— Ничего. Раз она… предала себя.

— Я чувствую то же самое, но имеет ли это смысл? Однако, полагаю, теперь уже ничего не сделаешь. Мы должны только радоваться, что ее не будет в доме, когда он вернется. Ты сам говорил, что, когда он приедет, ее не должно быть здесь. Ну вот, ее и не будет. — Мэриан подумала с чувством, близким к шоку: «А буду ли здесь я?»  Она представляла себе Питера — все ближе, ближе…

— Да, но не таким образом. Ей следовало держаться подальше от него, ей следовало защищаться! — Восклицание потрясало ревностью. В то же время оно казалось высокопарным слогом неподкупного пуританина.

— Думаю, так или иначе, он заслужил ее, а мы — нет.

Дэнис покачал головой:

— Она погубила себя.

— Или освободила себя. Время покажет.

«Что ж, она ушла»,  — подумала Мэриан, — «и станет ли она свободной или погибнет, я, возможно, никогда не узнаю. Никто не может быть пленником в мыслях других людей, ничья судьба не может быть объектом, прельщающим остальных, ничья судьба не должна быть открыта для осмотра».  И на секунду вместе с жалостью она почувствовала почти негодование против Ханны за то, что та настолько сильно очаровала ее. Затем она снова подумала: «Я ее недостаточно любила. Ханна теперь укроется в уединении, она уезжает, и мы уже сможем по-новому взглянуть друг на друга».  Она подняла голову, испытывая головокружительное чувство вновь обретенной свободы. Она пристально посмотрела на Дэниса. И секундой позже совершенно неожиданно поняла, что собирается сделать то же самое, что когда-то сделала Алиса Леджур.