Двое

– Разве это наше дело, а не издателей – продавать книги? – рискнул он спросить.

И это “наше”, в свою очередь, согрело Ормсби. Этим словом Раглан как бы брал газету под свое культурное крыло. Теперь она становилась его детищем, а не чужим ребенком, у которого Раглан был репетитором.

– Послушайте, Раглан… кстати, хотите сигару? Нет? Я ведь делаю это не ради денег. Невозможно все время делать что-то ради денег. Почему, скажем, я провожу уик-энд… а, неважно. Уж во всяком случае, не ради денег. Скорее наоборот… да еще вдобавок жемчужное ожерелье… Я делаю это, потому что благодарен книгам. Когда мне было четырнадцать, я купил и прочел все, что написал Диккенс. – Он повторил еще раз, медленно, последнюю фразу. Раглан вздрогнул. – Я зарабатывал десять шиллингов в неделю и семь из них приносил домой матери. – Он пробормотал себе под нос: – Всю эту чертову кучу книжек, на три шиллинга в неделю. – И продолжил в полный голос: – Впрочем, вас этим не удивишь, вы-то истинный любитель книг.

Раглан, который не купил ни одной книги за последние двадцать лет, стал думать, справедливо ли это определение. Ему было не по себе. Но в конце концов, к чему покупать книги, когда издатели, редакторы и авторы дарят их тебе?

Ормсби перелистывал страницы газет, бормоча вполголоса:

– “Жизнь Тома Хейвуда”, тридцать шиллингов, “Пасторальная лирика Ренессанса”, специальное издание, пять гиней, “Эстетика вортицизма”, пять шиллингов, дешевка, конечно, но вряд ли кто польстится, – и вот теперь эта “Упаси-нас-Боже семнадцатого века”. Понимаете, о чем я, старина? – Он на минуту замолчал и добавил почти робко: – Простите, что я спрашиваю, но эти книги, эти, например, четыре – они действительно доставили вам удовольствие? Мне хотелось бы знать, получили вы от них то, что я в свое время от “Пиквикского клуба”?

– Это впечатления совершенно иного рода.

– Да, да, конечно, – заторопился Ормсби. – Дурацкий вопрос. Ну а теперь к делу. Я хочу, чтобы люди вставали после завтрака или вылезали из поездов, прочтя газету по дороге, и говорили: “Черт возьми, обязательно надо достать эту книжку. Если советует Амброз Раглан, значит, наверняка стоящая”. Но клянусь вам, старина, никто не скажет ничего подобного о – как там она называется? – об “Эстетике вортицизма”. Верно?

Раглан рассмеялся. В первый раз искренне за все свое пребывание в кабинете Ормсби.

– Я не обидел вас? – быстро спросил Ормсби.

– Нисколько. Продолжайте.

– Мне хотелось бы, чтобы каждый из моих подписчиков прочел всего Диккенса, как когда-то я. Но время прошло. Сейчас их не уговоришь. Они скажут, и не без основания, что современные авторы пишут лучше Диккенса, в соответствии с общим прогрессом. Поглядите на поезда… и на аэропланы. Прекрасно, пусть они так считают. Короче говоря, вам придется находить для них каждую неделю книжку… которая была бы лучше Диккенса.

– Но ведь великие романы не появляются каждую неделю.

– Конечно. Но какая-то книга может стать книгой недели, и вам нужно будет выбрать такую, чтобы ее охотно прочел средний читатель. Те, кто ставит на бегах свои пять шиллингов или пишет в газеты за подписью “Налогоплательщик”. Вот чего я хочу. Обдумайте это, старина.

Старина Раглан обдумал это. Деньги значили для него много, но его репутация – еще больше. Его занятием было создавать литературную моду, а не следовать ей. Но поскольку литературные моды имеют обыкновение ходить по кругу, можно ли решить, кто возглавляет ее, а кто ей следует? Он представил себе, как он, Раглан, начнет крестовый поход во имя старинного английского романа. Разумеется, постепенно, определив исходную точку. Опередить новейшую моду, опередить настолько, чтобы догнать Диккенса…

Теперь, через полтора года после этого разговора, Раглан пожинал плоды. Он обладал властью и популярностью (и наконец-то деньгами), а раньше на его долю выпадало лишь завистливое восхищение. Новый роман, рекомендованный им, расходится дополнительным тиражом не менее пятнадцати тысяч. Он в состоянии положить раз в неделю тысячу фунтов в карман писателя и Бог знает насколько большую сумму в карман издателя, что приносит ему незнакомое доселе удовлетворение. А надев серый цилиндр новейшего фасона и отправляясь на бега со своим другом лордом Ормсби, он почти чувствует себя героем старинного английского романа. Необыкновенной фигурой. Человеком, которого влечет и спорт, и культура.

Представим его себе в майский день, поглядывающим на груду книг на столе и раздумывающим над тем, какая из них окажется в этот раз “книгой недели”. Нет… Не эта… Тоже нет… Хорошо бы найти нового автора… Издано Пампом?.. Ну уж нет… Хотя Уэллард… Где-то он слышал это имя. Ах да, ленч на прошлой неделе. Может быть, это он. Вполне похож на писателя… Говорил, что живет в деревне и не разбирается…

Он читает стоя в течение пяти минут…

Затем он читает сидя в течение пяти минут…

Затем он встает, надевает шляпу (а не серый цилиндр) и направляется домой, неся “Вьюнок” под мышкой.

Он нашел книгу недели.

II

В целях преуспеяния мистер Памп носил длинную бороду, старомодный сюртук и черный шелковый цилиндр с загнутыми полями. Это питало доверие начинающим авторам. Сюртук и борода говорили о том, что существуй фирма в давние времена, она непременно издавала бы Теккерея и Троллопа; а загнутые поля шляпы свидетельствовали, что фирма, хотя и старинная, не чурается новых методов. Поскольку в единственный день недели, когда мистер Памп не был занят изданием книг, он не расставался с сюртуком и с бородой, его можно назвать человеком почтенным, а поскольку в течение остальных шести дней он издавал книги, следует признать, что он обладал профессиональной дальновидностью.

Мистер Памп не был лицемером. Он был религиозным человеком, относившимся к религии слишком серьезно, чтобы смешивать ее с делами. Один цилиндр висел у него в конторе, а другой он брал в церковь и, читая молитву, ставил у ног, хотя сюртук и благожелательное выражение лица оставались при нем всегда. У него было два цилиндра и только одна шляпная коробка. Утром в понедельник он с благоговением убирал Бога на неделю и вытаскивал Мамона. В воскресное утро он – благодарно или с надеждой, в зависимости от того, как шли дела, – вновь обращался к Богу. Никто не может служить двум господам сразу.

Мистер Памп утверждал, что не гонится за бестселлерами. Возможно, потому, что ему не часто перепадали бестселлеры. Он издавал столько книг, сколько ухитрялся добыть, и старался получить с каждой небольшую прибыль. “Обычный договор автора с издателем” гарантировал ему незначительный доход, а подписание “типового соглашения” давало надежды на большее. Ибо мистер Памп специализировался на романах с сексуальной тематикой, и хотя рискованные эпизоды обычно кончались на том, что лампа гасла, звездочки, которые за этим следовали, оставляли сколько угодно простора для воображения и надежду, что когда-нибудь… Но мистер Памп избегал риска. Он предпочитал поддерживать в читателе надежду.