Тогда Мартен‑Герр, должно быть опознав своих мучителей, испустил крик отчаяния. Затем по шуму и крикам Арно догадался, что храбрый Мартен, видя, что все пропало, пустился в бесполезную борьбу. Но против двадцати солдат он мог выставить только два своих кулака. Шум драки наконец стих. Слышно было, как Мартен проклинал все на свете.
– Он небось думает, что кулаки и ругань ему помогут, – приговаривал довольный Арно, потирая руки.
Когда снова воцарилась тишина, хитрец задумался и, наконец решившись, забился в глубь чащи, привязал лошадь к дереву, положил на сухие листья седло и попону, закутался в плащ и через несколько минут погрузился в глубокий сон, который господь дарует и закоренелому злодею, и невинному страдальцу.
Так он проспал целых восемь часов кряду, а когда проснулся, было еще темно. Поглядев на звезды, он понял, что сейчас не больше четырех часов утра. Он поднялся, отряхнулся и, не отвязывая лошади, осторожно прокрался к дороге.
На знакомой ему виселице покачивалось тело несчастного Мартена. Гнусная улыбка скользнула по губам Арно. Твердым шагом подошел он к телу и попытался было дотянуться до него. Но Мартен висел слишком высоко. Тогда он с кинжалом в руке залез на столб и перерезал веревку. Тело грохнулось на землю.
Арно спустился обратно, стянул с пальца Мартена железное кольцо, на которое никто бы не польстился, пошарил у него за пазухой, вынул и бережно спрятал бумаги, снова закутался в плащ и преспокойно удалился.
В лесу он отыскал свою лошадь, оседлал ее и поскакал во весь опор по направлению к Оврэ. Он был доволен: теперь мертвый Мартен‑Герр больше не внушал ему страха.
Спустя полчаса, когда слабый луч солнца возвестил рассвет, проходивший мимо дровосек увидел на дороге обрезанную веревку и повешенного, лежащего на земле. Он со страхом приблизился к мертвецу. Его мучило любопытство: почему тело рухнуло на землю? Под своей тяжестью или какой‑то запоздалый друг перерезал веревку? Дровосек даже рискнул прикоснуться к повешенному, чтобы убедиться, действительно ли он мертв.
И тогда, к его величайшему ужасу, повешенный вдруг пошевелился и встал на колени. Тут ошеломленный дровосек бросился со всех ног в лес, то и дело крестясь на ходу и призывая на помощь бога и всех святых.
III. Буколические мечты Арно дю Тиля
Коннетабль де Монморанси, выкупленный королем из плена, только накануне вернулся в Париж и первым делом отправился в Лувр, дабы разведать, не пошатнулось ли его прежнее могущество. Но Генрих II принял его холодно и строго и тут же, в его присутствии, воздал хвалу способностям герцога де Гиза, который, как он сказал, если не спас, то, во всяком случае, приостановил утраты государства.
Коннетабль, бледный от гнева и зависти, надеялся найти хоть какое‑нибудь утешение у Дианы де Пуатье, но и она приняла его с холодком. Тогда Монморанси пожаловался на такой прием и сказал, что его отсутствие, вероятно, пошло на пользу некоторым господам.
– Помилуйте, – скривила рот в злобной усмешке госпожа де Пуатье, – вы, наверно, уже слышали последнюю парижскую прибаутку?
– Я только что прибыл, сударыня, и ничего еще не слышал, – пробормотал коннетабль.
– Так вот что твердит на все лады эта подлая чернь: «В день святого Лорана не вернешь то, что выпало из кармана!»
Коннетабль позеленел, откланялся герцогине и, не помня себя от бешенства, вышел из Лувра.
Придя в свой кабинет, он швырнул на пол шляпу и взревел:
– О, эти короли, эти женщины! Неблагодарные свиньи! Им подавай только успехи!
– Ваша светлость, – доложил слуга, – там какой‑то человек хочет с вами поговорить.
– Пошлите его к черту! – откликнулся коннетабль. – Мне не до приемов! Пошлите его к господину де Гизу!
– Ваша светлость, он только просил меня, чтоб я назвал вам его имя. А зовут его Арно дю Тиль.
– Арно дю Тиль? – вскричал коннетабль. – Это другое дело! Впустить!
Слуга поклонился и ушел.
«Этот Арно, – подумал коннетабль, – ловок, хитер и жаден, а помимо прочего, лишен всякой совести и щепетильности. О! Вот если бы он мне помог отомстить всем этим мерзавцам! А впрочем, какая от мести выгода? Нет, он должен мне вернуть милость короля! Он знает много! Я уж хотел было пустить в ход тайну Монтгомери, но если Арно придумает что‑нибудь похлестче, тем лучше для меня».
В этот момент ввели Арно дю Тиля. В лице плута отразились и радость, и наглость. Он поклонился коннетаблю чуть не до земли.
– А я‑то думал, что ты попал в плен, – сказал ему Монморанси.
– Так оно и было, ваша светлость, – ответил Арно.
– Однако же ты улизнул, как я вижу.
– Да, ваша светлость, я им уплатил, но только особым способом – обезьяньей монетой. Вы прибегли к своему золоту, а я – к своей хитрости. Вот мы и оба теперь на свободе.
– Ну и наглец ты, братец! – заметил коннетабль.
– Никак нет, ваша светлость. Все это дело житейское, я просто хотел сказать, что человек я бедный, вот и все.
– Гм!.. – проворчал Монморанси. – Чего же ты от меня хочешь?
– Деньжонок… А то я совсем поистратился.
– А почему это я должен снабжать тебя деньгами? – снова спросил коннетабль.
– Придется уж вам раскошелиться, заплатить мне, ваша светлость.
– Платить? А за что?
– За новости, которые я вам принес.
– Еще посмотрим, какие новости…
– И мы посмотрим, какая будет оплата…
– Наглец! А если я тебя повешу?
– Малоприятная мера, которая заставит меня высунуть язык, но уж никак его не развяжет.
«Мерзавец отменный, что и говорить, но пусть уж он считает себя незаменимым», – подумал Монморанси, а вслух сказал:
– Ладно, я согласен.
– Монсеньор очень добр, – ответил Арно, – и я позволю себе напомнить вам ваше благородное обещание, когда вы будете расплачиваться за понесенные мною расходы.
– Какие расходы? – удивился коннетабль.
– Вот мой счет, ваша светлость, – поклонился Арно, подавая ему тот самый знаменитый документ, который разрастался у нас на глазах.
Анн де Монморанси бегло просмотрел.
– Верно, – согласился он, – тут, помимо нелепых и вымышленных услуг, есть и такие, что были действительно полезны в свое время, но теперь я могу вспоминать о них только с досадой.
– Ба, ваша светлость, а не преувеличиваете ли вы свою опалу? – невинно спросил Арно.
– Что? – подскочил коннетабль. – Разве ты знаешь… разве уже стало известно, что я в опале?
– Все – и я в том числе – сомневаются в этом.
– Если так, – с горечью покачал головой коннетабль, – то можешь сомневаться и в том, что сен‑кантенская разлука виконта д’Эксмеса и Дианы де Кастро ничем не помогла, ибо и по сю пору король не желает выдать свою дочь за моего сына.
Комментариев нет