Желая помочь мужу, бабка протянула ему руку.
— Зачем это? — сказал он, встав во весь свой красивый рост. — Я еще жив!
И уверенным шагом спустился по лестнице.
Стол был накрыт на троих.
— А мне ужин разве не полагается? — весело спросил дед.
Бабка тут же поставила четвертую тарелку и пододвинула стул мужа к столу.
Дед сел и принялся отбивать такт какого-то марша, стуча вилкой и ножом по тарелке.
— Раз такое дело, — сказала бабка, — не достать ли нам из погреба бутылочку «Бургундского», что я припасла к празднику? По-моему, сейчас это было бы кстати!
Добрая женщина спустилась в погреб и вскоре возвратилась с вином.
Ужин начался.
На радостях моя бабка то и дело подливала в стакан своего мужа.
Вдруг она заметила, что тот побледнел и вздрогнул.
Вскочив из-за стола, Жером Палан бросился к ружью, стоявшему возле очага, схватил его и, забившись в самый темный угол дома, стал что-то с ним делать. Затем, ни разу не выстрелив, возвратился в столовую и забросил ружье в дальний угол.
Дело было в том, что он вспомнил, что не перезаряжал ружья с самого 3 ноября.
Моя бабка спросил о причине его странного поведения, но дед ничего не ответил. Около получаса он ходил взад и вперед по комнате. Затем поднялся к себе и молча лег спать.
Ночью его мучили кошмары. Он просыпался, вскрикивал, махал руками, кого-то отгонял.
Жерому Палану снился огромный заяц!
IX
— Итак, — продолжал трактирщик, — убийство Тома Пише не осталось, вопреки надеждам Жерома Палана, его с Богом тайной.
То, что жертву засыпала земля забвения, ничего не изменило: кошмарное животное напоминало о себе, если не ночью, то днем, как бы говоря убийце, что забравшая жертву могила не сделала того же самого с его совестью.
С той поры жизнь моего деда превратилась в сплошную пытку.
То он видел ужасного зайца возле очага, откуда тот бросал на него свои огненные взгляды.
То во время обеда заяц залезал под стол и острыми когтями драл ему ногу.
Когда дед подсаживался к конторке, тот вставал сзади, положив лапы на спинку стула.
Поздними вечерами чудовищный заяц встречал его в проулках, чихая и тряся ушами.
Забравшись в постель, дед напрасно крутился с бока на бок: заяц не исчезал.
Измучившись вконец, Жером Палан засыпал. Но тут же просыпался от страшной тяжести, давившей ему на грудь. Он открывал глаза и видел зайца, сидевшего у него на животе и, как ни в чем не бывало, тершего себе нос передними лапами.
Но ни бабка, ни дети ничего не видели. Несчастный явно боролся с какими-то видениями, и они решили, что их отец сходит с ума.
Семья загрустила.
Но вот, после очередной кошмарной ночи мой дед встал с постели с самым решительным видом.
Он натянул сапоги с подковами, кожаные гетры, взял ружье, вычистил его, продул, зарядил потуже, отвязал собак и зашагал по рамушанской дороге.
Читатель помнит, что это была та дорога, по какой Жером Палан шел в ночь на 3 ноября.
Видя все это, бабка только радовалась, надеясь, что любимое занятие отвлечет мужа от странной тоски.
Она вышла на порог и долго смотрела ему в спину.
Был конец января.
Густой туман покрывал все поле. В лощинах его пелена становилась совсем уж непроницаемой. Но знавший дорогу, как свои пять пальцев, Жером Палан вышел прямо к злополучному перекрестку.
До кустов, за которыми он прятался в ночь святого Губерта, оставалось шагов десять, как вдруг с того места, где упал Тома Пише, выскочил не дававший ему покоя заяц. Дед тут же узнал его по ненормальным размерам.
Но не успел он прицелиться, как четвероногое исчезло в тумане. Собаки бросились за ним.
Прибежав на плато Спримон, где ветер был посильнее, а туман значительно реже, мой дед увидел своих собак.
В двухстах шагах перед ними скакал заяц. Его белая спина отчетливо выделялась на красноватом фоне зарослей вереска.
— Как бы они его не упустили! — воскликнул дед. — Ну, так и есть, будь им неладно: потеряли!.. Ату, Рамоно! Ату его, Спирон!
И он бросился за собаками с утроенной энергией.
Мышцы охотника, зайца и собак, казалось, были стальными. Поля, луга, леса, перелески, холмы, ручьи и скалы преодолевались, как на крыльях!
Но странным было то, что заяц бежал, подобно старому волку, только по прямой.
Он не сдваивал, не прыгал через ручьи и канавы, не выскакивал на пашню.
Он проявлял полное равнодушие к собакам!
Чуя его теплый, еще дымящийся след, они заливались отчаянным лаем! Но стоило им приблизиться к зайцу хотя бы на десяток шагов, как тот припускал и расстояние восстанавливалось.
Собаки бежали за зверем, а дед бежал следом за ними, подбадривая их громкими криками: «Ату его, Рамоно! Ату его, Спирон!»
Ягдташ мешал бежать, и он бросил ягдташ.
Веткой сорвало шляпу, и он не стал поднимать шляпу; не желая терять времени.
К полудню собаки подогнали зайца к реке.
Жером Палан был уверен, что животное не решится плыть через вздувшуюся после дождей реку, бросится обратно и уж тогда-то обязательно побежит мимо него.
Поотставшие Рамоно и Спирон приближались к зайцу.
Совершенно безразличный к преследователям, тот спокойно обгрызал тростник.
Собаки были уже в десяти шагах от него.
Сердце деда так сжалось, что он даже не мог дышать.
Расстояние между зайцем и собаками неуклонно сокращалось.
Бежавший первым Рамоно уже приготовился схватить его за ногу.
Но тут заяц прыгнул в бурлящий поток. Челюсти собак схватили воздух.
— Он сейчас утонет! — радостно закричал мой дед. — Браво, Рамоно!
Но, переплыв реку наискось, заяц спокойно вылез на противоположном берегу.
Увидев его живого и невредимого, пощипывающего травку, оскорбленный Рамоно бросился в реку.
Но ему повезло меньше, чем зайцу. С потоком он не справился.
Жером Палан сбежал, точнее, скатился с берега и бросился в холодную реку, желая чем-нибудь помочь бедной собаке. Животное повернуло голову и жалобно заскулило.
— Рамоно! — позвал дед.
Голос хозяина взбодрил собаку, и она поплыла к нему.
Это ее и погубило.
В это время с берега послышался лай.
Дед поднял голову и увидел зайца. Тот, сделав круг, возвратился к берегу, как бы желая присутствовать при гибели одного из своих преследователей.
Спирон, в отличие от своего товарища, сумел переплыть реку и бросился на проклятое животное.
Охота продолжилась.
Закончилась она лишь поздно вечером.
И — ничем.
Х
Мой дед взвалил обессилевшего Спирона себе на плечи и пошел домой.
Он вступил в мрачный Сен-Ламберский лес.
Комментариев нет