Дом, в котором…

Зеленый день падучей саранчи… Предместных гор седые очертанья, А от полей до дома — две сумы. Две полновесных сумки стрекотанья…

ДОМ Интермедия

Хламовник встретил их насмешками и хихиканьем.

— Хвост Слепого вернулся! — крикнул Пышка.

Зануда и Плакса выбили барабанную дробь на днищах дырявых кастрюль.

— Хвост Слепого! Хвост Слепого! — пропели они.

В голосах не было враждебности. Скорее удивление. Как будто месяц в лазарете вычеркнул Кузнечика из их жизни.

Волк жадно озирался по сторонам.

— И… и Сероголовый с ним, — неуверенно добавил Пышка.

Почти вся группа была в фуфайках с яркими, кричащими надписями. Кузнечик понял, что эта мода появилась в его отсутствие. Фуфайки сообщали: «Объятый пламенем!», «Моя жизнь — сплошное разочарование», «Держись подальше!» Лица над яркими надписями казались взрослее.

Спортсмен лежал на своей кровати, свесив ноги, и листал журнал. «Обстоятельствам не поддаюсь» — прочитал Кузнечик его надпись. На них с Волком он даже не взглянул. Волк опустил на пол сумки.

— Привет, Белобрысый! — сказал он Спортсмену.

Зануда и Плакса сразу перестали стучать. Спортсмен мимолетно глянул поверх журнала.

— Пышка, объясни этим, что я давно Спортсмен, — сказал он.

— Он уже давно Спортсмен, а не Белобрысый, — покорно повторил Пышка.

Волк сделал удивленное лицо:

— А волосы не потемнели.

Пышка обернулся за подсказкой, но погруженный в журнал Спортсмен его проигнорировал.

— Волосы Спорта тебя не касаются, — важно сообщил Пышка. — И тебя тоже! — рявкнул он на Кузнечика, хотя Кузнечик о волосах ничего не спрашивал. С Кузнечиком Пышка чувствовал себя увереннее.

Румяный и щекастый, похожий на откормленного поросенка, он прохаживался перед ними, не давая войти, а они ждали на пороге, пока ему это надоест.

— Вот что, — остановился Пышка и подтянул штаны. — Твою кровать, мамашина детка, мы отдали новичку. Фокуснику. Так что будешь спать в той комнате. И скажи спасибо, что вообще не отправляем к колясникам.

Кузнечик, давно заметивший на своей кровати чужие вещи, промолчал.

— Нам тут всякие дохляки, вроде тебя, не нужны, — закончил Пышка. — И вроде его! — палец Пышки переместился на Волка. — Такие, как он, и вовсе не нужны.

— Это Спортсмен придумал? — спросил Волк.

Спортсмен не снизошел до ответа. Только вытянулся во весь рост, зевнул и перелистнул страницу.

— Хвостик у нас теперь с ручками, — пробормотал он, не отрываясь от журнала. — Чудеса…

Кузнечик посмотрел на свои протезы и покраснел. Глаза Волка зловеще сузились.

Пышка вертелся вокруг, ничего не замечая.

— Давайте, катитесь. Здесь комната стаи. Не для всяких дохлых, по Могильникам шастающих.

Волк оттолкнул его.

— Ладно, я дохлый, — сказал он брезгливо. — А вы все здоровяки. Особенно ты и Чемпион. Или как там его теперь называют… Белобрысый. Значит так. Раз уж вы нас отсюда выперли, мы будем жить в той комнате по своим дохляцким законам, и пускай всякие здоровяки, вроде вас, к нам не суются. Ясно?

Кузнечику не терпелось уйти. Он незаметно наступил Волку на ногу.

— Хватит, Волк. Пошли отсюда.

Волк поднял сумки.

— Мы уходим, — предупредил он. — В свою комнату. Кто не считает себя здоровяком, может перебираться к нам. Места навалом.

Зануда и Плакса растерянно постучали в кастрюли.

— Эй! — возмутился Пузырь, подъезжая к Волку на роликах. — Что значит «ваша комната»? Я тоже там сплю, между прочим.

— Больше не спишь, — отрезал Волк. — Ты ведь здоровяк, так?

Пузырь оглядел себя.

— Не знаю. Не уверен.

— Ну хватит здесь распоряжаться, — Спортсмен привстал на кровати, отложив журнал. — Обнаглели! Катитесь на все четыре стороны, а Пузырь, где захочет, там и будет спать, не вам ему указывать!

Стая молчала. Новичок на костылях, умевший показывать фокусы, грустно смотрел на Кузнечика. Ему тоже хочется уйти с нами, догадался Кузнечик. Но ему досталась моя кровать. Его теперь не отпустят.

Они вышли в коридор, и кто-то запоздало засвистел им вслед.

Кузнечик засмеялся:

— Я этого и хотел.

— Знаю, — сказал Волк.

Они вошли в соседнюю дверь, и Волк включил свет. Комната была голая и уродливая. Два ряда железных кроватей со скатанными матрасами, только три из них застелены. Слепой, сидевший на полу у стены, поднял голову. Он совсем не подрос, хотя, может, по нему просто не было видно. Только волосы стали длиннее. Мода на фуфайки с надписями до него не дошла. Он был в клетчатой рубашке со взрослого плеча. В рубашке Лося, которая была для него слишком длинной.

— Привет, Слепой! — радостно сказал Кузнечик. — Это я. И Волк. Нас выгнали сюда. А ты уже здесь!

— Привет, — поздоровался Волк, опуская на пол сумки.

— Привет, — прошуршал Слепой.

Волк оглядел комнату.

— Грустно, — сказал он. — Но мы сотворим здесь райские кущи.

Кузнечик встрепенулся.

— И я смогу сотворять?

Ему не терпелось испробовать протезы.

— Я же сказал: «Мы», — кивнул Волк. — Живущие здесь. Слепой, ты не против?

Слепой внимательно слушал, чуть склонив голову.

— Нет. Сотворяйте, что хотите.

Волк подошел к застеленным кроватям.

— Которая тут кровать Пузыря?

— Вторая от окна.

Волк сгреб лежавшие на кровати вещи и потащил их к двери. Потом вернулся за бельем.

— Крючка тоже будем выселять? — с надеждой спросил Кузнечик.

Волк остановился.

— Не знаю. Как он сам захочет.

Перетащив вещи Пузыря в коридор, Волк вернулся. Хламовник за стеной шумел топотом и голосами. Волк подбежал к подоконнику и лег на него животом, не обращая внимания на пыль.

Кузнечик пристроился рядом. Волк пожирал двор глазами. У него был вид собственника. Кузнечик часто видел таким Слепого, а Волка еще никогда. «Как они уживутся?» — с тревогой подумал он, оглядываясь на Слепого.

Слепой сидел у стены и слушал. Не шум Хламовника. Он слушал Волка. Настороженно и незаметно.

Не будь здесь Волка, он поговорил бы со мной. Рассказал бы, что было, пока меня не было, обрадовался бы моему приходу по-настоящему, а не так, как сейчас — все про себя и ничего на виду.

Кузнечику стало грустно.

— Слепой, — спросил он, — а знаешь, что написано на одежках Зануды и Плаксы? «Не беспокой одиночку». У обоих.

Слепой улыбнулся. Волк весело фыркнул с подоконника:

— Одиночка плюс одиночка — двое одиночек. А еще десять — это уже целое море одиночества.

— Они обозвали нас дохляками, — сообщил Кузнечик. — Сказали, что нам среди них не место.

— Я слышал, — отозвался Слепой.

Кузнечик сел рядом с ним. Рубашка Лося доходила Слепому до колен. Подвернутые рукава валиками закручивались вокруг запястий. Краешки губ вымазаны белым. Опять ел штукатурку. Кузнечик придвинулся к Слепому и ощутил знакомый запах мела и грязных волос. Он соскучился по нему, но не знал, как выразить свою радость и что сделать, чтобы Слепой ее почувствовал. Можно было только сидеть рядом и молчать. Слепой сидел тихо. Но слушал уже Кузнечика. Не поворачиваясь к нему, он втянул ноздрями воздух и слизнул с губы белый налет.