— Что за другой пациент? — спросила Джезуина. — Пресвятая Агата! Не иначе кто-то отдает Богу душу на этом проклятом острове, раз вам нужно оставлять жену в такое время?
— У графини преждевременные роды, возникли осложнения — я везу щипцы.
— Так это жена графа? И вас вызывают на роды?
— Да, signora.
— Я слышала, что у вас имеются причины не принимать роды у синьоры графини. — И старуха многозначительно замолчала.
— Что вы слышали, синьора Джезуина? — Доктор с трудом подавлял раздражение.
— Люди болтают.
— Так вы посидите с ней или нет?
Джезуина опомнилась:
— Да, пресвятая Агата, конечно, посижу. Ты где, сынок? Дай-ка я за тебя возьмусь, а то ведь недолго споткнуться об эти чертовы камни.
Повитуха действительно была почти слепая. Ковыляя за доктором через площадь, она держалась за его пальто. Войдя в спальню, старая Джезуина тут же уселась в углу на стуле. Доктор понадеялся, что его жена, проснувшись и увидев старуху, не испугается.
Был уже третий час. Он поцеловал жену в лоб и вышел из спальни.
Все еще чертыхаясь, он отправился на поиски Риццу и его повозки. Проклятый граф и его женушка. Она отказалась от его услуг, пока была беременна, и предпочла помощь акушерки. И зачем теперь срочно вызывать его на виллу в два часа ночи? Все ее осложнение, скорее всего, сведется к перекрученной пуповине или какой-нибудь слишком болезненной схватке, и никакой нужды в щипцах вовсе нет. Его жена осталась одна, а он тащится через весь город по графскому вызову.
Риццу ждал, держа в руках шляпу — торжественно, будто на мессе. Они забрались в запряженную осликом повозку. Борта этого странного желто-зеленого средства передвижения были расписаны сценами великих битв, кораблекрушений и чудес, происходивших на острове. Этот транспорт предназначался не для мирской суеты. В тишине, нарушаемой только шумом моря, они двигались по сонным улицам городка. Лунный свет поблескивал на листьях пальм, ложился на пыльный круп ослика.
— Два младенца родятся на острове, — бормотал доктор. — У моей жены и у графини. И появятся они одновременно. Кто же будет их medico condotto?[7]
— Ну, — отозвался Риццу, — разве это не двойное благословение, dottore? За одну ночь народятся два младенца — такого в истории острова еще не было.
— Двойные хлопоты.
В двадцать минут третьего они добрались до ворот графской виллы. Доктор подхватил пальто, шляпу, саквояж и припустил по дорожке, чтобы поскорей покончить с этим делом.
Граф стоял у дверей спальни своей супруги в новой части дома. Его лицо в электрическом свете блестело, он походил на рептилию.
— Вы опоздали. Я послал за вами почти час назад.
— От моих услуг отказались. — Раздраженный доктор и не подумал извиняться. — И моя собственная жена тоже рожает. Несколько дней как у нее схватки. Не самое лучшее время оставлять ее одну. И я полагал, что la contessa пожелала, чтобы роды принимала только акушерка.
— Да, пожелала. Но это я послал за вами. Кармела в этой комнате, вам лучше взглянуть на нее. — Граф отступил в сторону, давая доктору протиснуться мимо своей внушительной особы в комнату графини.
В недавно проведенном электрическом свете все вокруг казалось мертвенно-бледным. Акушерка трудилась в монотонном ритме: дышите, тужьтесь, дышите, тужьтесь. Но Кармела не дышала и не тужилась. Доктор понял, что дело не в перекрученной пуповине и не в болезненных схватках. Если пациентка на этой стадии родов не тужится, то это не предвещает ничего хорошего. Ему нечасто приходилось испытывать страх во время работы, но сейчас он почувствовал, как холодок пополз между лопаток.
— Ну наконец-то вы прибыли! — с осуждением сказала акушерка.
Миниатюрная горничная тряслась у изножья кровати. Как ее зовут? Пьеранджела. Он лечил ее от бурсита.
— Принесите мне воды помыть руки, — велел доктор. — Как долго пациентка находится в этом состоянии?
— О боже! Да уж несколько часов, signor il dottore! — Рыдающая Пьеранджела подала ему мыло и горячую воду.
— Судороги продолжаются уже час, — поправила ее акушерка. — И еще у нее приступы изнеможения, когда она никого и ничего не видит.
— Когда начались схватки?
— Вчера рано утром, когда меня вызвали. С семи часов.
С семи часов. То есть они мучаются уже девятнадцать часов.
— Беременность проходила нормально?
— Отнюдь. — Акушерка протянула ему пачку листков — будто чтение ее записей как-то могло помочь в этой ситуации. — La contessa оставалась в постели весь последний месяц. У нее отекали руки и были сильные головные боли. Я думала, вы знаете о ее состоянии.
— Отек рук! — воскликнул доктор. — Сильные головные боли! Что же вы меня не вызвали?
— La contessa не разрешила, — ответила акушерка.
— Но вы! Вы же могли меня вызвать.
— С Сицилии приезжал доктор синьора графа. Он ее осмотрел и сказал, что ничего страшного не происходит. Что я могла поделать?
— Она должна была рожать в больнице в Сиракузе, а не здесь! — Доктор все больше сердился на акушерку и перепуганную Пьеранджелу. — У меня нет инструментов, чтобы сделать кесарево сечение! И морфия слишком мало!
— Она отказывалась за вами посылать, — сказала акушерка. — Я диагностировала предэклампсию, dottore, но кто меня послушается? — И она развела руками, еще больше разозлив доктора.
— Вы должны были бороться! Настоять, чтобы ее отправили в больницу!
Пьеранджела принялась причитать: «Святой Иисус и Мария Матерь Божья, пресвятая Агата, заступница несчастных, и все святые угодники…»
Принятое решение придало уверенности его движениям. Рано или поздно так бывало всегда.
— Все в сторону! — приказал доктор. — Приготовьте кипяток и чистые простыни. Все должно быть чистым.
Принесли воды, из-под обмякшего тела Кармелы вытащили запачканные простыни. Доктор простерилизовал шприц и, наполнив его магнезией, ввел лекарство в руку роженицы. Проделывая одну манипуляцию за другой, он словно следовал некоему ритуалу, будто читал молитву «Ангел Господень» или перебирал четки. Подготовил морфий, хирургические ножницы, щипцы.
— Найдите мне иголку и нитки, — бросил он акушерке. — Подготовьте марлевые тампоны и йод. Это все есть в моем саквояже.
Внезапно голос подала Кармела.
— Я просила вызвать только акушерку, — прошептала она. — Не тебя.
— С этим уже ничего не поделаешь. Нам надо извлечь ребенка как можно скорее, — ответил доктор, не обращаясь к ней напрямую.
Он взял морфий и сделал еще укол в тонкую руку. Пока Кармела засыпала, наметил ножницами разрез, примерившись сначала в воздухе. Один точный разрез длиной в пару дюймов. Простыни… так, а где простыни?
— Быстро постелите чистые! — приказал он.
На Пьеранджелу нашло оцепенение, она двигалась как во сне.
— Все должно быть чистое! — заорал доктор. Свою науку он постигал в грязных обледенелых окопах в Трентино. — Все. Если ее не убьют приступы, ее прикончит сепсис.
Комментариев нет