4
Минули две недели, и жизнь вошла в определенную колею. Каждое утро я приезжала в Гранта‑хаус к восьми, оповещала о своем появлении, а затем, после того как Натан заканчивал одевать Уилла, внимательно выслушивала наставления о лекарствах Уилла или, что более важно, о его настроении.
После ухода Натана я настраивала радио или телевизор для Уилла, отмеряла таблетки, иногда толкла их маленьким мраморным пестиком в ступке. Как правило, минут через десять Уилл давал понять, что мое присутствие его утомило. После этого я пробавлялась мелкими домашними делами, стирала еще чистые кухонные полотенца или вычищала плинтуса и подоконники с помощью различных насадок для пылесоса, с религиозным рвением заглядывая к Уиллу каждые пятнадцать минут, как велела миссис Трейнор. Он неизменно сидел в кресле и смотрел на поблекший сад.
Позже я приносила ему воду или один из высококалорийных напитков, которые должны были поддерживать его вес и напоминали клейстер для обоев пастельного цвета, либо еду. Он мог немного шевелить кистями, но не руками, поэтому приходилось кормить его с ложечки. Это было самой неприятной частью дня. Мне почему‑то казалось странным кормить взрослого мужчину, и от смущения я становилась неловкой и неуклюжей. Уилл ненавидел эти минуты так сильно, что даже не смотрел мне в глаза.
Ближе к часу возвращался Натан, и я, схватив куртку, выбегала на улицу. Иногда я обедала на автобусной остановке у замка. Было холодно, и я, наверное, представляла собой жалкое зрелище, ютясь с сэндвичами на жердочке, но мне было все равно. Я была не в силах провести в этом доме целый день.
Во второй половине дня я ставила фильм – Уилл был членом DVD‑клуба, и новые фильмы приходили по почте каждый день, – но он ни разу не предложил мне посмотреть кино вместе, так что обычно я сидела на кухне или в гостевой комнате. Я стала брать с собой книгу или журнал, но испытывала странное чувство вины, оттого что бью баклуши, и не могла сосредоточиться на тексте. Иногда ближе к вечеру заглядывала миссис Трейнор… Впрочем, со мной она почти не разговаривала, только спрашивала, все ли в порядке, явно ожидая утвердительного ответа.
Она спрашивала Уилла, не нужно ли ему чего‑то, иногда предлагала занятие на завтра – прогулку или встречу с другом, который спрашивал о его здоровье, – а он почти всегда пренебрежительно, если не грубо отказывался. Казалось, его слова причиняют ей боль, она теребила тонкую золотую цепочку и вновь исчезала.
Его отец, пухлый кроткий мужчина, обычно появлялся, когда я уже уходила. Такого мужчину легко представить в панаме, смотрящим крикетный матч. Вроде бы он заведовал делами замка, с тех пор как оставил хорошо оплачиваемую работу в городе. Наверное, чтобы «не потерять навык», подобно тому как великодушный землевладелец время от времени выкапывает картофелину‑другую. Он заканчивал работать ровно в пять вечера и садился смотреть телевизор с Уиллом. Иногда мне в спину летело какое‑нибудь замечание об увиденном в новостях.
За эти первые недели я узнала Уилла Трейнора ближе. Я заметила, что он, похоже, решил выглядеть совсем иначе, чем прежде: его светло‑каштановые волосы торчали неопрятной копной, подбородок зарос щетиной. Серые глаза – из‑за усталости или постоянного недомогания – окружала сетка морщин. Натан сказал, что Уилл редко чувствует себя хорошо. Глаза Уилла казались пустыми, как у человека, всегда на несколько шагов отстоящего от окружающего мира. Иногда мне думалось, что это защитный механизм, поскольку единственный способ примириться с подобной жизнью – сделать вид, будто это происходит не с тобой.
Мне хотелось его пожалеть. Правда хотелось. Когда я замечала, как он смотрит в окно, мне казалось, что он самый печальный человек на свете. С течением времени я поняла, что его состояние связано не только с сидением в кресле и утратой физической свободы, но и с бесконечной вереницей унижений и проблем со здоровьем, опасностей и дурного самочувствия. Я решила, что на месте Уилла тоже была бы ужасно несчастна.
Но Боже праведный, как гнусно он со мной обращался! На любые мои слова у него находился ядовитый ответ. Если я спрашивала, тепло ли ему, он рявкал, что вполне в состоянии попросить второе одеяло в случае необходимости. Если я спрашивала, не слишком ли громко гудит пылесос – я не хотела мешать смотреть фильм, – он спрашивал, не изобрела ли я способ пылесосить бесшумно. Когда я кормила его, он жаловался, что еда слишком горячая или слишком холодная или что я пихаю в него новую ложку до того, как он проглотил предыдущую. Уилл умел повернуть почти все, что я говорила или делала, таким образом, чтобы выставить меня дурой.
За эти первые недели я научилась сохранять невозмутимое выражение лица. Просто поворачивалась и уходила в другую комнату и говорила с ним как можно меньше. Я начала его ненавидеть и уверена, что он это понимал.
Я не подозревала, что смогу скучать по своей старой работе еще больше, чем прежде. Мне не хватало Фрэнка и его искренней радости при виде меня по утрам. Не хватало клиентов, их общества и непринужденной беседы, которая вздымалась и опадала вокруг, подобно ласковому морю. Этот дом, дорогой и красивый, был неподвижным и тихим, как морг.
«Шесть месяцев, – повторяла я про себя, когда мне становилось невыносимо. – Шесть месяцев».
Как‑то раз, в четверг, когда я смешивала высококалорийный напиток, который Уилл принимал поздним утром, в коридоре раздался голос миссис Трейнор. Но были и другие голоса. Я прислушалась, стиснув вилку, и смогла различить женский голос, молодой, с аристократическим выговором, и мужской.
Миссис Трейнор появилась в дверях кухни, и я притворилась, будто занята делом, оживленно взбивая содержимое стаканчика.
– Шестьдесят частей воды и сорок частей молока? – Она впилась глазами в напиток.
– Да. Это клубничный.
– К Уиллу заглянули друзья. Наверное, вам лучше…
– У меня хватает занятий на кухне.
По правде говоря, я испытала немалое облегчение, оттого что буду избавлена от его общества на час или около того. Я накрутила крышку на стаканчик.
– Ваши гости не желают чая или кофе?
– Да. – Она почти удивилась. – Это было бы очень кстати. Кофе. Пожалуй, я…
Миссис Трейнор казалась даже более напряженной, чем обычно, ее взгляд метнулся к коридору, откуда доносилось тихое бормотание. Вряд ли к Уиллу часто заходят друзья.
– Наверное… я оставлю их одних. – Она выглянула в коридор, явно думая о чем‑то другом. – Руперт. Это Руперт, старый друг с работы. – Она внезапно по вернулась ко мне. Наверное, это почему‑то было важно, и ей надо было с кем‑то поделиться, хотя бы и со мной. – И Алисия. Они были… очень близки… какое‑то время. Кофе был бы очень кстати. Благодарю, мисс Кларк.
Комментариев нет