Диагноз

— Хватай их!

— Ты сможешь!

Карманы джинсов Сьюзен разбухли от пойманных купюр, помятые рукава футболки развевались при каждом движении, как хлопающие на ветру флаги. Щеки победительницы раскраснелись от духоты, волнения и злости. Сьюзен извивалась, вертелась и немилосердно билась о стекло кабинки. Когда дождь банкнот прекратился, женщину, почти лишившуюся чувств, вывели из будки под восторженные вопли и улюлюканье зрителей.

— Где же ты пропадал? — спросила дама в синем шелковом платье. Стоя в проходе, она мрачным взглядом сверлила Чалмерса. — Я тебя искала. Неужели ты думаешь, что я смогу выиграть без моего талисмана? Какая потрясающая женщина, правда? И такая милашка. Я не спрашиваю тебя, где ты был, но, пожалуйста, посиди со мной. Я купила новую карточку и чувствую, что сейчас мне привалит счастье. О, точно привалит.

Чалмерс слишком устал, чтобы спорить. Он сел рядом с женщиной и опустил голову, безразличный ко всему, что творится вокруг. Сейчас ему не было дела даже до мистера Эпплсона, где бы тот ни находился. Пусть он подойдет. Пусть язвит и насмехается. Пусть вообще говорит что хочет. Чалмерс желал только одного — покоя. Глаза его закрылись. Постепенно он перестал воспринимать смех и шум, которые превратились для него в едва заметное движение воздуха. Чалмерсу снился сон. Он идет через анфиладу узких коридоров школы, где когда-то учился. Идет на экзамен. Смотрит себе под ноги и видит черные и белые квадраты истоптанного тысячами ног линолеума. Коридоры погружены в полумрак, свет проникает в них сквозь маленькие, расположенные в торцах окна. Каждый раз, поворачивая за угол, он испытывает такое чувство, будто идет по темной, прихотливо изогнутой трубе. По коридору, из холла в холл, шагают другие кажущиеся безликими студенты. Они скользят мимо, словно поставленные на ленту транспортера манекены. Чалмерс смотрит на большие настенные часы и понимает, что опаздывает. Холлы опустели. Он остался один. Бежит, пролетая мимо темных и мрачных металлических шкафчиков, стоящих по обе стороны коридора. Кишка трубы кажется бесконечной в своих изгибах и поворотах. Оказавшись наконец перед дверью класса, где проходит экзамен, он вдруг с ужасом понимает, что ничего не выучил. Он очень прилежно конспектировал все лекции, но почему-то забыл прочитать их в ночь перед экзаменом. Он явственно представляет себе страницы конспектов, чернильные помарки и отдельные слова. С тошнотворным чувством смотрит сквозь стеклянную дверь аудитории и видит, как за столами сидят другие студенты и письменно отвечают на экзаменационные вопросы. Надо скорее все выучить! Еще одни часы на стене подсказывают Чалмерсу, что он опаздывает уже на двадцать минут. Всплеснув руками, он бросается по коридору назад, спеша в библиотеку, где найдет то, что ему нужно. Через полуоткрытую дверь он замечает, что другие студенты издевательски смеются над ним. Боже, он ведь забыл, где библиотека. Кто знает, где она? Вокруг кричат какие-то люди. Что им надо? Учительница тоже что-то кричит, зовет его в класс. Иди в класс, иди в класс. Она смеется.

Люди действительно что-то кричат. Сэди разражается счастливым смехом. Чалмерс открыл глаза. Половина карточки Сэди сияла красным цветом. Кажется, у нее совпали все номера текущей игры, красные фишки умножились и размножились. Женщина хлопала в ладоши, пела, заказывала закуску и пиво. Она вскочила, потом села и импульсивно чмокнула Чалмерса в макушку. Он же снова забылся сном, на этот раз поверхностным и чутким. Кромка берега, зеленый океан, на воде — яркие блики света. Крик усилился. Достигнув наивысшего градуса возбуждения и лихорадки, Сэди изо всех сил завопила:

— Бинго!

— У нее бинго! — крикнул кто-то из заднего ряда. — Еще у одной женщины бинго!

Мужчина в потертом свитере бессмысленным взглядом уставился в свою пустую карточку.

— Я этого не вынесу! — продолжала изливаться Сэди. — Я знала, что выиграю!

Чалмерс поднял на нее заторможенный взгляд. Публика вокруг кричала и бесновалась. Какой-то мужчина вырвал из рук Сэди карточку и побежал к возвышению.

— Ты должен пойти за меня в денежную будку, — сказала она вдруг.

— Нет-нет, я не могу, — пробормотал Чалмерс.

— Можешь, можешь! — закричала она. — Ты молодой, поймаешь больше, чем я. Ты — мой счастливый талисман. Сэди даст тебе сто долларов, идет? Ой, я этого не вынесу. Я знала, что сегодня мне повезет.

— Денежную будку! — вопили из зала. — Даешь денежную будку!

В этот момент Чалмерс и Сэди одновременно вскочили, в их спор вмешались посторонние люди.

— Пойди и возьми деньги, — рявкнул кто-то, — помоги старушке.

— Ему что, не нужны деньги? — громко поинтересовался другой. — Тащите парня в денежную будку.

Чалмерс почувствовал, как чьи-то руки подхватили его и, словно весла, начали против воли толкать его сквозь дымное море церковного придела все ближе и ближе к помосту. Люди аплодировали и кричали:

— Вот он, вот он — парень, которому не нужны деньги!

— Посмотрите на его тапки, посмотрите только на его тапки!

Хохот превратился в дикий, необузданный рев.

— Дайте ему шанс!

Свет погас, и Чалмерс вдруг понял, что, скорчившись, стоит внутри денежной будки и пытается спрятаться от нестерпимо яркого луча прожектора. Половодье света накатывало на его лицо кипящими штормовыми волнами. Тело горело, будто в огне. Он начал всматриваться в огромное помещение, но ничего не увидел.

— Вы его ослепили, — крикнул кто-то, и жаркий луч прожектора опустился чуть ниже. Теперь Чалмерсу стали видны витражные окна в боковых стенах и пульсирующее изображение склоненного Иисуса. Ведущий произнес краткую речь под одобрительные вопли и крики зрителей.

Чалмерс попал в ловушку. Он принялся молотить кулаками по стеклянным стенкам. Ему хотелось разнести их на тысячу мелких осколков. Потом он прижался к стене лбом. Она оказалась толстой, гладкой и приятно холодила голову, как подводная скала. Он пнул стекло, но тапочки были слишком мягкими для настоящего удара. Он обернулся, ища глазами какой-нибудь предмет, которым можно было бы вдребезги разбить прочное стекло и заодно прикончить ведущего.

С потолка посыпались купюры. Они без всякого предупреждения летели с потолка в его крошечный стеклянный мирок; настоящий зеленый ливень с церковного потолка, знойная алчность изнывающей от любопытства публики, чьи вопли он не мог больше выносить. Чалмерс принялся увертываться от банкнот, плевать на них. Они были зелеными и хрустящими. Они были непорочны. Они падали, мелькая, словно листья преждевременно увядшего дерева, в пасть невидимого подземного бога, который с чавкающим звуком всасывал их в свое чрево. Некоторые купюры крутились в воздухе, будто подхваченные порывом ветра. Сколько их упало? Взвешенные в воздухе, они временами принимались бешено вращаться. Листопад денег. Одна банкнота упала Чалмерсу на голову. Другая скользнула по его щеке, как сухой древесный лист, еще одна ласково, как женские пальчики, коснулась его лица. Чалмерс явственно слышал натужное дыхание пылесоса где-то возле ног; дыхание иногда переходило в клекот. Внезапно пылесос затих. Не было вообще никаких звуков. Остались только деньги. Деньги были свежими и прохладными, даже красивыми. В круге яркого света, в полнейшем безмолвии, он видел филигранные надписи в углах каждой купюры, тонкие линии, похожие на прожилки листьев, и все это неистово кружилось в воздухе. Шелк. Это был потоп, водопад зеленоватого шелка. Банкноты продолжали падать, такие тонкие, такие совершенные, и Чалмерс вдруг понял, что жаждет их. Именно он должен получить деньги, нет, не для того, чтобы их тратить, а просто для того, чтобы они были у него и ни у кого больше. Теперь он алкал денег больше всего на свете. Но он не станет извиваться, как та женщина, которая стояла здесь до него. Резко повернувшись, он встал так, чтобы все зеваки, собравшиеся в церкви, могли видеть лишь его спину, и принялся хватать банкноты стремительными, едва уловимыми движениями. Он проявил куда большую сноровку, чем женщина, бывшая здесь до него. Она поддалась панике, но он не станет паниковать. Все происходило как в замедленной съемке. Банкноты плыли по воздуху. Плыли и его руки. С промежутками в дюйм банкноты спускались вниз сквозь белый от нестерпимо яркого света воздух. Он хватал деньги одной рукой и запихивал в карманы другой; все это Чалмерс проделывал короткими, уверенными, почти невидимыми движениями. Купюры сами шли в его руки. Он хотел их все. Дело пошло. Он хватал каждую банкноту, каждую, каждую, каждую… Должно быть, в его карманах, прежде чем поток иссяк, оказалось сто, двести… нет, пожалуй, две или три тысячи долларов.