Он лежал на кровати и смотрел, как я одеваюсь. А потом сказал:

– Это больше не должно повториться, Меган. Ты сама это знаешь. Мы должны это прекратить.

И он был прав. Я знаю, что мы должны прекратить. Мы не должны продолжать, но наверняка будем. И сегодня не последний раз. Он не сможет мне отказать. Я думала об этом по дороге домой, и мне это нравится больше всего – чувствовать свою власть над другим человеком. Это самое пьянящее чувство.

Вечер

Я открываю на кухне бутылку вина, сзади подходит Скотт, кладет мне руки на плечи и спрашивает:

– Как прошел сеанс с психотерапевтом?

Я отвечаю, что все хорошо и есть прогресс. Он уже привык, что в детали я не вдаюсь. И вдруг он задает еще один вопрос:

– Хорошо вчера повеселились с Тарой?

Я сижу к нему спиной и не знаю, спрашивает он просто так или что-то подозревает. По голосу это понять невозможно.

– Она замечательная, – отвечаю я. – Вы наверняка понравитесь друг другу. Вообще-то на следующей неделе мы собираемся в кино. Может, я потом привезу ее к нам поужинать?

– А меня в кино вы не хотите пригласить? – спрашивает он.

– Всегда пожалуйста, – отвечаю я, поворачиваюсь к нему и целую в губы, – но она хочет посмотреть фильм с Сандрой Баллок, так что…

– Ни слова больше! Привози ее тогда после сеанса, – говорит он и, взяв меня за талию, слегка прижимает к себе.

Я наливаю вина, и мы выходим на улицу. Мы сидим перед лужайкой, касаясь травы пальцами ног.

– Она замужем? – спрашивает он.

– Тара? Нет. Одна.

– И бойфренда нет?

– Похоже, что нет.

– Неужели, подружка? – изумляется он, подняв брови, и я смеюсь в ответ. – Сколько же ей тогда лет?

– Думаю, около сорока.

– Понятно. И одна. Печально.

– На тебя всегда клюют одинокие, верно? Для них ты просто неотразим.

– Думаешь? Тогда, наверное, и детей у нее тоже нет? – спрашивает он, помолчав.

Может, мне это только кажется, но каждый раз, когда речь заходит о детях, я слышу в его голосе напряжение. Я чувствую, что мы можем поругаться, и не хочу этого, поэтому поднимаюсь и прошу его захватить бокалы, ведь мы идем в спальню.

Он идет за мной, и я, поднимаясь по лестнице, начинаю сбрасывать с себя одежду, а когда мы оказываемся в спальне и он опрокидывает меня на кровать, я даже не думаю о нем, но это не важно, потому что он об этом не знает. Я достаточно опытна, чтобы заставить его поверить, что думаю только о нем.

 Рейчел

Понедельник, 15 июля 2013 года

Утро

Когда я утром выходила из дома, Кэти окликнула меня и чуть приобняла. Я надеялась, она скажет, что решила все-таки меня не выгонять, но Кэти лишь сунула мне в руку напечатанное на принтере официальное уведомление о выселении с указанием даты. Взгляд она при этом отводила. Мне стало ее жалко, честно, но не так, как саму себя. Кэти виновато улыбнулась и сказала:

– Мне ужасно неудобно так с тобой поступать, Рейчел. Поверь, пожалуйста.

Нам обеим было крайне неловко. Мы стояли в коридоре, в котором, несмотря на все мои усилия с хлоркой, по-прежнему сохранялся неприятный запах. К глазам подступили слезы, но мне не хотелось, чтобы она чувствовала себя еще хуже, чем сейчас, поэтому я просто ободряюще улыбнулась ей и сказала:

– Никаких проблем, не переживай, – как будто она просто попросила меня сделать для нее какую-то мелочь.

В поезде я даю слезам волю, и мне плевать, что на меня смотрят. Откуда им знать, что со мной? Может, у меня собачка попала под машину. Или мне только что поставили смертельный диагноз. Или я бесплодна, разведена и скоро стану бездомной алкоголичкой.

Меня не может не поражать все, что со мной произошло. Как я дошла до такой жизни? С какого момента началось мое падение? Я спрашиваю себя: когда я могла это остановить, когда совершила ошибку? Во всяком случае, не тогда, когда встретила Тома, который спас меня от отчаяния после смерти папы.

И не тогда, когда мы поженились в необычно холодный майский день семь лет назад. Мы были такими беззаботными и буквально купались в блаженстве. Я была счастлива, состоятельна и успешна. И не когда мы переехали в дом номер двадцать три, который оказался гораздо больше и красивее, чем в моих самых смелых мечтах о доме, в котором я буду жить в нежном возрасте двадцати шести лет. Я очень ясно помню те первые дни, как ходила босиком, чувствуя тепло деревянного пола, наслаждаясь простором, пустотой всех этих комнат, ожидавших заполнения. Мы с Томом строили планы: что посадим в саду, что повесим на стенах, в какой цвет покрасим комнату для гостей, – и уже тогда я представляла, что там будет детская.

Наверное, тогда все и началось. И переломным стал момент, когда я перестала считать нас парой, решив, что мы семья. После этого в моем представлении о полном счастье нас двоих уже не могло быть достаточно. Может, Том начал смотреть на меня по-другому именно тогда и его разочарование было отражением моего? После всего, что он для меня сделал, связав свою жизнь с моей, я дала ему почувствовать, что его одного мне мало.

Я позволила себе проплакать до Норткоута, потом взяла себя в руки, вытерла глаза и начала писать список того, что нужно сделать, на обороте врученного мне Кэти уведомления о выселении:

Библиотека «Холборн».

Отправить электронное письмо маме.

Отправить электронное письмо Мартину с просьбой о рекомендации (???).

Узнать о встречах анонимных алкоголиков в центральном Лондоне/Эшбери.

Рассказать Кэти о работе (?).

Когда электричка останавливается на семафоре, я поднимаю глаза и вижу Джейсона – он стоит на террасе и смотрит в нашу сторону. Мне кажется, что его взгляд устремлен прямо на меня, и меня не покидает странное чувство, будто так уже было и он действительно меня уже видел. Я представляю, как он улыбается мне, и почему-то испытываю страх.

Он отворачивается, и поезд трогается.

Вечер

Я сижу в приемном отделении «Скорой помощи» больницы при Университетском колледже. Меня сбило такси, когда я переходила Грейс-Инн-роуд. Хочу сразу подчеркнуть, что я была абсолютно трезвой, правда, не очень в себе – расстроена, если не сказать на грани отчаяния. Над правым глазом у меня шрам длиной с дюйм – швы мне наложил на редкость красивый врач-стажер, – к сожалению, он сама деловитость и держится соответствующе. Закончив со швами, он замечает шишку у меня на голове.

– Она уже была, – объясняю я.

– Выглядит свежей, – возражает он.

– Сегодня уже нет.

– С кем-то воевали?

– Стукнулась, когда садилась в машину.

Он внимательно осматривает мою голову и интересуется:

– В самом деле? – Делает шаг назад и смотрит мне прямо в глаза. – А выглядит так, как будто вас кто-то ударил, – говорит он, и я чувствую, что холодею.

Я помню, как отшатнулась, чтобы избежать удара, и закрылась руками. Неужели так и было? Врач снова подходит ближе и разглядывает рану.

– Удар нанесен чем-то острым, не исключено, что с зазубринами…

– Да нет же, – стою на своем я, – это автомобиль. Я стукнулась, когда садилась в машину.

Я пытаюсь убедить не столько его, сколько себя.

– Ладно, – улыбается он, снова отходит назад и немного наклоняется, чтобы наши глаза оказались на одном уровне. – С вами все в порядке… – он сверяется с записями, – Рейчел?

– Да.

Он долго смотрит на меня. Он мне не верит. Он обеспокоен. Наверное, считает, что меня избил муж.

– Хорошо. Я промою рану, потому что она выглядит ужасно. Может, мне стоит позвонить кому-то? Вашему мужу?

– Я разведена, – сообщаю я ему.

– Тогда кому-то еще? – Его не волнует, что я разведена.

– Подруге, пожалуйста. Она будет за меня волноваться.

Я называю ему имя Кэти и даю номер ее телефона. Кэти точно не будет волноваться, тем более что мне еще рано быть дома, но, возможно, известие о том, что меня сбила машина, заставит ее сжалиться и простить за вчерашнее. Она, наверное, решит, что я угодила под колеса, потому что была пьяна. Интересно, а можно попросить врача сделать анализ крови или что-то еще, чтобы я могла представить ей доказательство своей трезвости? Я улыбаюсь ему, но он не смотрит на меня, а что-то пишет. В любом случае это глупая мысль.

В случившемся виновата только я, таксист тут совершенно ни при чем. Я шагнула, вернее, бросилась на проезжую часть прямо перед машиной. Я понятия не имею, куда именно решила вдруг бежать. Наверное, я вообще ничего не решала, во всяком случае, думала точно не о себе. Все мои мысли были о Джесс. Которая оказалась никакой не Джесс, а Меган Хипвелл. И которая пропала.

Я была в библиотеке на Теобальдс-роуд, послала маме письмо по электронной почте со своего ящика на «Йеху» (в нем я не написала ничего важного, хотела просто прозондировать почву на предмет материнских чувств). На первой странице этого поисковика размещены новости, они же высвечиваются на странице почтового ящика – я понятия не имею, откуда им известен мой адрес, но факт остается фактом. И там была ее фотография – фотография Джесс, моей Джесс, той самой идеальной блондинки, а рядом заголовок «ПРОПАЛА ЖЕНЩИНА».