– Эти трюки он проделывал, чтобы обмануть цензуру, но порой злил игрой слов и нашу тетю.
– Это та самая тетя, которая осталась в старых девах? – оживился светский Шерлок Холмс.
– Да, она так и не вышла замуж.
– А правда, что у Джеляль‑бея была ссора с отцом из‑за прав собственности на этаж в доме?
Галип ответил, что это было очень давно.
– А что, его дядя‑адвокат действительно путал протоколы судебных заседаний и тексты законов с ресторанными меню и расписанием пароходов?
По мнению Галипа, это, как и почти все остальное, могло быть чьей‑то выдумкой.
– Видите ли, молодой человек, – заметил старый публицист с неприятной ноткой в голосе, – все это ему не Джеляль‑бей рассказал. Эти сведения добыл один наш коллега, интересующийся историей шпионажа и хуруфизма, изучив статьи Джеляля на предмет спрятанных среди букв тайных посланий. Непростая была работа, все равно что копать колодец иголкой.
Журналист из отдела светской хроники предположил, что, вероятно, в этих играх был смысл. Может быть, Джеляль‑бей вознесся так высоко над своими коллегами благодаря тайнам, содержавшимся в его статьях, благодаря глубоким связям между ним и этими тайнами. Но не худо бы ему помнить известную истину: заносчивых писак нередко хоронят за казенный счет…
– А кстати, может, он и вправду умер? – высказал догадку старый публицист. – Что, не нравится вам наша игра?
– Насчет того, что он будто бы потерял память… Это правда или вымысел? – вступил его коллега.
– И то и другое, – ответил Галип.
– А то, что у него есть в Стамбуле дома, адреса которых он держит в тайне?
– То же самое: и правда и неправда.
– Может быть, он сидит сейчас совсем один в каком‑нибудь из этих домов и задыхается от тоски, – предположил старый публицист. – Это я играю в угадайку. Вы же знаете, Джеляль‑бей тоже обожает подобные игры.
– Если бы это было так, он позвал бы к себе какого‑нибудь близкого человека, – поделился соображениями журналист светской хроники.
– Нет такого человека. У него близких нет.
– Молодой человек, похоже, так не думает. Кстати, вы ведь даже еще не сказали, как вас зовут.
Галип представился.
– Так вот, Галип‑бей, скажите, ведь есть же такие люди, которым Джеляль‑бей, запершись невесть в каком состоянии неизвестно где, мог бы доверить хотя бы литературные свои тайны, свое литературное завещание? Не настолько же он одинок, чтобы не было такого человека?
Галип подумал и произнес, пытаясь побороть тревогу:
– Нет, не настолько.
– Кого он позвал бы? Вас?
– Нет, сестру, – не раздумывая, отозвался Галип. – У него есть единокровная сестра, моложе его на двадцать лет. Он позвал бы ее.
И Галип задумался. В памяти всплыло кресло с распоротым брюхом и торчащими из него ржавыми пружинами.
– Вероятно, вы уже начали понимать логику нашей игры, – заключил старый публицист. – И ее результаты вам нравятся. Поэтому я не обинуясь скажу: все хуруфиты плохо кончают. Фазлуллах Астрабади, основатель этой секты, был убит как паршивый пес: к ногам трупа привязали веревку и проволокли по всем базарам. Знаете ли вы, что он тоже начинал с толкования снов, как Джеляль‑бей, только на шесть столетий раньше? Он, правда, занимался этим не в газете, а в пещере за городом.
– Можно ли понять человека, постичь тайну его жизни с помощью такого рода сравнений? – проговорил светский хроникер. – Вот уже тридцать лет с лишним я пытаюсь проникнуть в несуществующие тайны наших убогих артистов, которых мы, подражая американцам, называем звездами, и наконец понял: те, кто говорит, что у каждого человека есть двойник, ошибаются. Никто ни на кого не похож. Каждая наша убогая актрисулька убога по‑своему. Каждая наша звездочка одиноко и несравненно светит в небе.
– Это если не брать их голливудские оригиналы, – поморщился старый публицист. – Я ведь уже говорил вам про образцы, которым следует Джеляль‑бей? Кроме тех, что я перечислил, можно назвать еще Данте, Достоевского, Мевляну, Шейха Галипа – он постоянно у них что‑нибудь заимствует.
– Каждая жизнь неповторима! – стоял на своем знаток светской хроники. – Каждая история потому и существует, что не похожа на другие. Любой писатель пишет свое.
– Не согласен! Возьмем, например, статью «Когда отступят воды Босфора», которая, как говорят, многим нравится. Разве это не заимствование из написанных тысячу лет назад книг о событиях, предвещающих конец света, и о днях бедствий перед пришествием Махди? Разве это все не взято из сур Корана, говорящих о Судном дне, из сочинений Ибн Хальдуна и Хорасани? К этому прибавлена пошлая история о гангстере. Никакой художественной ценности. И если статья была с восторгом принята некоторыми читателями и сотни истеричек названивали в тот день в редакцию, то причиной тому, разумеется, не вздор, который в ней написан. Там среди букв скрыты тайные послания, которых мы понять не можем, а вот мюриды, владеющие ключом к ним, – могут. Эти проникшие во все уголки страны мюриды, половина которых – проститутки, а другая половина – гомики, воспринимают послания как приказ и названивают с утра до вечера в редакцию, чтобы их шейха Джеляля‑эфенди не выставили из газеты за такую ахинею. Один‑два подобных типа вечно поджидают его у дверей. Откуда нам знать, Галип‑бей, что вы не из них?
– Галип‑бей нам понравился! – не согласился автор светской хроники. – Кое‑чем напомнил нам самих себя в молодости. Он настолько расположил нас к себе, что мы открыли ему немало тайн. Как незадолго до смерти сказала мне Самийе Самим, в прошлом ярчайшая звезда, когда я посетил ее в доме престарелых, «недуг, именуемый завистью»… Что такое, молодой человек уходит?
– Галип‑бей, сынок, раз уж ты уходишь, ответь мне на один вопрос! – попросил старый публицист. – Почему английские телевизионщики хотят взять интервью у Джеляль‑бея, а не у меня?
– Потому что он пишет лучше вас, – отрезал Галип, встал из‑за стола и вышел в коридор, ведущий к лестнице.
Старый публицист, ничуть, видимо, не расстроившись, весело прокричал ему вслед:
– Что, проглотил пилюлю? Я не про желудочное лекарство!
Выйдя на улицу, Галип внимательно осмотрелся. На противоположной стороне, на углу, где когда‑то студенты училища имамов‑хатибов сожгли вырванную из газеты страницу со статьей Джеляля – тот, мол, оскорбляет религию, – неподвижно стояли торговец апельсинами и какой‑то лысый мужчина. Джеляля, похоже, никто не поджидал. Галип перешел дорогу, купил апельсин, очистил, начал есть. И тут ему почудилось, что за ним кто‑то следит. Он шел по площади Джагалоглу, направляясь назад в контору, и никак не мог понять, откуда взялось это чувство и почему именно в тот момент. Медленно спускаясь по улице мимо книжных магазинов (Галип всегда замедлял шаг, когда проходил здесь), он глядел в их витрины и размышлял, отчего это чувство такое реальное. Позади него словно возник некий глаз, присутствие которого ощущалось постоянно, пусть и едва заметно, вот и все. Встретившись в книжной витрине взглядом с другой парой глаз, он обрадовался так, словно увидел родного человека и только сейчас понял, как любит его. Это был магазин издательства, публиковавшего большинство детективных романов, которые запоем читала Рюйя. Коварная сова, которую он часто видел на книжных обложках, невозмутимо взирала на текущую мимо маленькой витрины толпу, многолюдную по случаю выходного дня, и на Галипа. Галип вошел в лавку, купил и попросил завернуть три старые книги, которые, как ему казалось, Рюйя еще не читала, и вышедший на этой неделе роман «Женщина, любовь и ви́ски». Прикрепленный к верхним полкам большой кусок картона оповещал: «Еще ни в одной другой серии в Турции не выходило 126 книг. Номерной знак на наших детективных романах – гарантия качества». В лавке, впрочем, продавались не только книги из серий этого издательства (кроме детективной, печатались любовная и юмористическая), так что Галип спросил, нет ли чего‑нибудь о хуруфизме. Грузный старик, сидевший в кресле у двери, откуда было видно и прилавок, за которым стоял бледный молодой продавец, и прохожих на грязной улице, ответил, как и ожидал Галип:
Комментариев нет