Больше всего ему нравилось еще до начала работы зримо представлять себе будущую вещь. Иной раз он видел машину, иной раз – тележку. Кошку или собаку. Однажды, помнится, он увидел лицо какого‑то идола… наверное, из тех жутких каменных монолитов на острове Пасхи, фотография которых попалась ему как‑то в выпуске журнала «Нэшнл джиогрэфик». Тогда у него в самом деле вышло нечто особенное. Игра заключалась в том, чтобы выяснить, сумеешь ли ты освободить от излишков дерева то, что видишь, не испортив фигурки. Это редко ему удавалось, но если быть очень‑очень осторожным, иной раз получалось вполне приемлемо.
Внутри отростка на пне что‑то таилось. Эдди подумал, что ножом Роланда ему, наверное, удастся освободить большую часть скрытой фигурки: такого острого и удобного инструмента у него раньше не было.
Нечто внутри деревяшки терпеливо ждало кого‑то – такого, как Эдди! – способного разглядеть и выпустить это «нечто» на волю.
Вы посмотрите на этого паиньку! Что мы сегодня творим, мой сладенький? Кукольный домик? Ночной горшок для твоей мелкой пиписки? Или рогатку, словно ты собираешься выйти на кроликов, как большие ребята? О‑о‑о… КРАСОТУЛЯ какая!
Ему внезапно стало стыдно, точно он сделал что‑то дурное; у него возникло острое чувство, будто он владеет тайной и ее надо скрыть любой ценой. А потом он вдруг вспомнил – в который раз, – что Генри Дина, в последние годы заделавшегося величайшим мудрецом и выдающимся наркоманом, давно уже нет в живых. Эта мысль до сих пор не утратила своей убойной силы, так или иначе она неизменно болезненно отзывалась в нем то виной, то печалью, то яростью. В тот день, за двое суток до того, как по зеленому коридору леса к ним в лагерь пришел исполинский медведь, мысль о смерти брата принесла совершенно новые, даже удивительные ощущения. Эдди почувствовал облегчение и какую‑то неземную радость.
Он стал свободен.
Эдди попросил у Роланда на время нож. Осторожно срезал торчащий на пне отросток дерева, потом вернулся в лагерь, уселся под деревом и принялся вертеть деревяшку так и этак, глядя не на нее, а внутрь ее.
Сюзанна закончила наконец с кроликом. Мясо отправили в котелок над костром. Шкурку она растянула на двух деревянных колышках, привязав сыромятными ремнями от дорожного мешка Роланда. Попозже, уже после ужина, Эдди займется ее выделкой. А пока суд да дело, Сюзанна легко скользнула, опираясь на руки, к Эдди, который сидел, привалившись спиной к вековой сосне. Роланд колдовал над котелком с крольчатиной, засыпая туда какие‑то непонятные – и, несомненно, божественные на вкус – лесные коренья и травы.
– Что делаешь, Эдди?
Эдди вдруг поймал себя на том, что отчаянно сопротивляется нелепому порыву спрятать кусок древесины у себя за спиной.
– Ничего, – выдавил он. – Подумал, может быть, у меня выйдет что‑нибудь вырезать. – Чуть погодя он добавил: – Хотя, если честно, то я никогда особым умением не отличался. – Прозвучало это так, как будто он пытался ее утешить.
Она озадаченно на него посмотрела. Казалось, она собирается что‑то сказать, но потом лишь пожала плечами и больше не стала к нему приставать. Сюзанна никак не могла взять в толк, почему Эдди стыдится заниматься резьбой – ее отец, например, посвящал этому весь свой досуг, – но если Эдди нужно будет поговорить об этом, он сделает это, когда придет время.
Эдди и сам понимал, что вина его – чувство нелепое и бессмысленное, и все‑таки ему было удобнее и спокойнее заниматься резьбой, когда он оставался в лагере один. Похоже, старые привычки не так‑то просто изжить. Одолеть героин – это просто игрушки по сравнению с тем, чтобы одолеть комплексы детства.
Когда Роланд с Сюзанной уходили – поохотиться, пострелять, пройти очередной урок в своеобразной школе стрелка, – Эдди принимался за свою деревяшку с удивительной сноровкой и нарастающим удовольствием. Да, он не ошибся: внутри таилась другая форма, простая, незамысловатая, и нож Роланда высвобождал ее с мастерской, даже жутковатой легкостью. Эдди уже поверил, что на этот раз у него все получится, так что и рогатка окажется вполне дельным оружием. Само собой, никакого сравнения с револьверами Роланда, и все‑таки у него будет что‑то сделанное своими руками. Что‑то свое. Эта мысль его грела.
Когда в воздух с испуганным криком поднялись первые вороны, Эдди их не услышал. Он уже мечтал – надеялся, – что очень скоро ему попадется кусок древесины с луком, заключенным внутри.
5
Эдди услышал приближение медведя раньше, чем Роланд с Сюзанной, но не намного: он был погружен в глубокую сосредоточенность, всегда сопутствующую творческому импульсу в его наиболее сладостные и сильные моменты. Раньше почти всегда он подавлял в себе эти импульсы, но на этот раз творчество поглотило его целиком. Эдди стал добровольным пленником своего порыва.
Из этой сладкой задумчивости его вывел не грохот падающих деревьев, а серия выстрелов из револьвера 45‑го калибра, донесшихся с южной стороны. Он с улыбкой поднял голову и откинул со лба волосы рукой, обсыпанной стружками. В это мгновение, когда он сидел, прислонившись к высокой сосне, на поляне, что стала им домом, а на лице у него трепетал золотисто‑зеленый свет, льющийся сквозь ветви деревьев, он был необыкновенно красивым: молодой человек с непослушными черными волосами, норовящими упасть на его высокий лоб, молодой человек с сильным, подвижным ртом и ореховыми глазами.
Он бросил взгляд на второй револьвер Роланда, что висел на ружейном ремне на ближайшей ветви, и спросил себя, а давно ли Роланд уходил куда‑либо без своего легендарного револьвера на поясе. За этим вопросом сами собой возникли еще два.
Сколько лет этому человеку, который извлек их с Сюзанной из их мира и времени? И, самое важное, что с ним сейчас происходит?
Сюзанна ему обещала выяснить это сегодня… если только она будет стрелять хорошо и если Роланд не психанет. Впрочем, Эдди не думал, что Роланд ей скажет – по крайней мере вот так вот сразу, – но пришло время дать знать этой старой образине: они видят, что что‑то не так.
– Бог даст, будет вам и водица, – сказал Эдди вслух и вернулся к своей резьбе. На губах у него играла едва заметная улыбка. Оба они постепенно набираются от Роланда его прибауток… а он – от них. Как будто они стали вдруг половинками одного…
Где‑то в лесу, совсем близко, упало дерево. В мгновение ока Эдди вскочил, сжимая в одной руке недоделанную рогатку, в другой – острый нож Роланда, и повернул голову в сторону звука, напряженно всматриваясь в чащу леса. Сердце бешено колотилось в груди, все пять чувств пришли наконец в боевую готовность. Что‑то ломилось сквозь заросли к лагерю. Теперь Эдди явственно слышал его приближение: что‑то продиралось прямиком через подлесок, и Эдди еще про себя отметил с горьким изумлением, что спохватился он, кажется, поздновато. Откуда‑то из глубин сознания поднялся тоненький голосок… так, мол, тебе и надо. За то, что он делает что‑то лучше Генри, за то, что выводит Генри из себя.
Комментариев нет