– Ты хоть понимаешь, что говоришь?
– О, в полной мере. Мне опередить тебя и перечислить тебе последствия этого фарса, которыми ты собиралась меня упрекнуть? Во-первых, я не думаю, что «Таггарт трансконтинентал» сможет возместить потери от этой идиотской линии Сан-Себастьян. Ты думаешь, что вы выкарабкаетесь, но это не так. Во-вторых, Сан-Себастьян помог твоему братцу уничтожить «Финикс – Дуранго», которая была, пожалуй, последней хорошей железной дорогой.
– Ты все это понимаешь?
– Не только это. Я понимаю куда больше.
Она не знала, почему сказала это, просто вспомнила вдруг лицо с неукротимыми темными глазами, которые, казалось, сейчас смотрели на нее.
– Ты… ты знаешь Эллиса Вайета?
– Конечно.
– Ты понимаешь, что это для него значит?
– Конечно. Теперь его очередь.
– Ты что, находишь это… забавным?
– Куда более забавным, чем крах мексиканского правительства.
Она встала. Долгие годы она считала его порочным. Боялась этого. Думала об этом, пыталась забыть и больше никогда к этому не возвращаться, но даже не подозревала, что его порочность зашла так далеко.
Дэгни смотрела мимо него; она не сознавала, что произнесла вслух слова, сказанные когда-то им:
– Кто окажет большую честь великим предкам: ты – Нэту Таггарту или я – Себастьяну Д’Анкония…
– Неужели ты не поняла, что я назвал эти рудники в честь моего великого предка? Такую дань его памяти он несомненно одобрил бы.
Дэгни словно на время ослепла. Она никогда не задумывалась, что означает слово «кощунство» и что чувствует человек, столкнувшись с этим, – теперь она знала, что это такое.
Он встал и учтиво стоял рядом, с улыбкой глядя на нее сверху вниз. Это была холодная, безликая, не выдававшая чувств улыбка.
Она вся дрожала, но это не имело значения. Ей было безразлично, что он видел, что понял и над чем смеялся.
– Я пришла, потому что хотела знать причину того, что ты сделал со своей жизнью, – сказала она без злости в голосе.
– Я назвал тебе причину, – сказал он бесстрастно, – но ты не хочешь в нее поверить.
– Я все время видела тебя таким, каким ты был. Не могла забыть. И то, каким ты стал, не укладывается в рамки разумного и постижимого.
– Не укладывается? А мир, который ты видишь вокруг себя, укладывается?
– Ты был человеком, которого никакой мир не мог сломить.
– Да, это правда.
– Тогда – почему? Он пожал плечами:
– Кто такой Джон Галт?
– Только не говори языком подворотни.
Он посмотрел на нее. На его губах застыла тень улыбки, но голубые глаза были спокойны, серьезны и в это мгновенье до неприятного проницательны.
Он ответил так же, как десять лет назад, в их последнюю ночь в этой же гостинице:
– Ты еще не готова услышать это.
Он не проводил ее к выходу. Она положила руку на ручку двери, обернулась и остановилась. Он стоял посреди комнаты и смотрел на нее. Это был взгляд, обращенный ко всему ее естеству; она знала его значение и застыла на месте.
– Я по-прежнему хочу спать с тобой, – сказал он, – но для этого я недостаточно счастлив.
– Недостаточно счастлив… – повторила она в полном замешательстве.
Он рассмеялся:
– Ну разве нормально, что это первое, что ты ответила? Он ждал, но она молчала.
– Ты ведь тоже этого хочешь, правда?
Она чуть не ответила «нет», но поняла, что правда еще хуже.
– Да, хочу, – холодно сказала она, – но то, что я хочу этого, не имеет для меня никакого значения.
Он улыбнулся в знак признательности, давая понять, что знает, чего ей стоило сказать это.
Но когда она открыла дверь, собираясь уйти, он без улыбки сказал:
– В тебе очень много смелости, Дэгни. Когда-нибудь тебе это надоест.
– Что надоест? Смелость?
Но он не ответил.
Конец ознакомительного фрагмента.
Читать полную версию
Комментариев нет